В. Васильев - Два года в тундре
— Спишь?
— Нет, а что?
— И мне что-то не спится, — вздохнул Гриншпун. — Расскажи-ка что-нибудь про «материк». Я вот уже полтора года здесь, совсем оторвался от мира.
— Так ведь у тебя семья на материке, разве ты писем не получаешь?
— Как не получать! С парохода, вот привезли один раз за полтора года.
— Скучно ведь без семьи?
— Скучать-то особенно некогда, но повидать детишек иной раз хочется.
— Так почему же ты семью с собой сюда не привез?
— Да куда же тут? Дома здесь, сам знаешь, какие. Сам я все время в разъездах: то в район вызовут, то на рубку, то на сплав леса едешь. Да и учиться ребятам надо.
Гриншпун рассказал, как он попал на Чукотку, и незаметно перешел на свои лесозаготовки.
Костер едва тлел. Ярче загорелись звезды, мороз крепчал.
— Ну, давай спать, — закончил рассказ Гриншпун. — Завтра рано встанем.
Забравшись с головой в кукули, оба замолчали.
Проснулись от нестерпимого холода. На небе ярко светила луна. Меньшиков достал часы, чиркнул спичку: шесть часов, пора подниматься. Сгреб в кучу угли потухшего костра, положил заготовленную стружку и дрова. Огонь быстро разгорелся. Набив снегом чайник, повесил его над костром. Собаки лежали неподвижно, внимательно следя за каждым движением человека. Поднялся Гриншпун. Позавтракав, уложили кукули на нарты, закрепили груз ремнями и, не задерживаясь, тронулись в путь. Собаки вначале бежали неохотно, но все же слушались команды.
Перед самым рассветом они прибавили ходу и, навострив уши, начали оглядываться по сторонам. Вот вперед рванулся передовик и перешел на крупную рысь. Вся упряжка подтянулась, нарта быстро покатилась. Придерживая ее левой рукой и тормозя остолом, выехали за крутой поворот. Собаки снова рванулись, но глубокий снег и остол быстро их осадили. Впереди показался дымок, потом костер и наконец человек, успокаивающий своих собак.
Гриншпун узнал его.
— Здравствуй, Антон! Ты куда это собрался?
— Да я, когда отвозил тебя в Марково, капканы поставил у Чукчей протоки и у Майна. Теперь смотреть еду. Там выдра ходит.
— Значит, на Майн теперь с нами поедешь?
— До Алгана с вами, а потом на Банерную сверну.
— Ну, вот и ладно, вместе, значит.
— Чаевать будете?
— Налей по кружечке.
Выпили чаю, поговорили, покурили.
— Давайте мне кукули и мешок, у меня нарта пустая.
Антон поехал впереди. Собак не приходилось понукать.
Они тянули во всю, ни на шаг не отставая от нарты нового спутника.
Заночевали у «Сыпучей Едомы», на реке Майне. Отвесные скалы трескались от мороза, и камни с шумом осыпались вниз. Появилась лиственица.
Скоро отдельные корявые деревья сменились густыми зарослями в пойме реки. Она была судоходна и удобна для сплава, но строевой лес рос отдельными кучками на большом расстоянии друг от друга и для эксплоатации был пока не выгоден. Лучшие участки были в среднем течении реки, где по долинам проток их разрабатывало АКО. Раньше лесозаготовки велись на самом Майне, теперь же лес рубили недалеко по реке Алтану, куда сейчас и ехал Гриншпун.
Ночь провели в изодранной палатке, поставленной здесь вместо поварни лесозаготовщиками. На следующий день приехали в устье Алгана. Сильный ветер с гор сдул на реке весь снег, и гладкий лед блестел, как стекло. Антон свернул в Вакерное, а Меньшиков и Гриншпун продолжали свой путь вдвоем. Ветра почти не чувствовалось, и только понизу тянуло мелкую снежную пыль. Едва, однако, путники выехали на реку, как сильный шквал подхватил нарту и поставил ее боком к собакам. На гладком льду собаки беспрестанно падали. Пришлось бежать рядом с нартой и придерживать ее, чтобы она не путала собак.
Наконец выехали на волок в густой лес.
— Ну, теперь скоро и лесозаготовки.
Нарта пошла по хорошо накатанной дороге. Ветра как не бывало. Хлопья снега причудливыми гроздьями висели на ветках, и, когда нарта задевала за дерево, снежный каскад в мгновение ока окутывал нарту, скрывая собак и лес. На пути то и дело попадались узкие, как просеки, протоки. Нарта стремительно летела вниз, собаки бежали вскачь через потоку и дружно выносили на противоположный берег. Вот дорога вышла на реку, поднялась на крутой берег, на откосе которого дымилась труба небольшой постройки.
— Удачно приехали. Видишь, баня топится, — обрадовался Гриншпун.
Собаки одним духом поднесли нарту к домам.
— А-а! Хозяин приехал! Здравствуй! — приветствовали Гриншпуна рабочие.
Из открытых дверей барака валил столбом теплый воздух. Путники привязали собак, бросили им по рыбе и вошли в помещение.
Вдоль стен с двух сторон стояли деревянные топчаны. Посреди виднелся длинный стол со скамейками. С потолка светила керосиновая лампа. За столом сидели десять рабочих перед двумя большими чайниками, кружками, горкой хлеба и консервными банками.
— Садитесь чаевать. С дороги-то оно куда как хорошо, — пригласил один из рабочих.
Гриншпун уже слушал доклад бригадиров и своего заместителя, тут же отвечая на вопросы.
— Придется дневать. Завтра выехать не удастся, — сообщил он вечером. — Положение-то хуже, чем я думал. Продовольствия мало. Мука на исходе, совсем нет сахара. Завтра надо с рабочими потолковать, как бы им голодать не пришлось.
— Что же, ладно, завтра днюем, а послезавтра с утра надо обязательно выехать.
Лес рубили на двух делянках, и одна партия рабочих ночевала в майнских бараках. На другой день Гриншпун уехал вместе с ними. Меньшиков остался в конторе.
В бараке непрерывно топили печи, сделанные из разрезанных пополам железных бочек из-под керосина. В помещении было тепло, но когда открывали дверь, белый клуб пара врывался в барак, и сразу же начинал чувствоваться холод.
На лесосеки рубщики пробирались на делянки по тропам и, утоптав снег вокруг дерева, валили его топорами. Труднее было вытащить бревно на берег реки, чтобы складывать в штабели, которые один за другим вырастали вдоль реки. Строевой лес укладывали отдельно от тонкого и крепежного. На реке лес плотили, чтобы с первым весенним паводком отбуксировать его вниз. Большое количество проток в устье Майна не позволяло сплавлять лес россыпью, что значительно ускорило бы его транспортировку.
После полудня возвратился Гриншпуи и поделился своими впечатлениями. В майнской группе рабочие были недовольны временным сокращением пайка, и часть их хотела бросить работу.
В здешних рабочих Гриншпун был уверен, большая часть из них объявила себя ударниками и работала по-боевому. Настроение у всех было бодрое, и трудности никого не пугали.
