Пол Остер - Тимбукту
Если бы Мистер Зельц умел охотиться и добывать пропитание самостоятельно, он не чувствовал бы себя сейчас таким беспомощным. Но он провел слишком много времени рядом с Вилли, он скитался по миру в роли его доверенного лица и chien a tout faire, и все его врожденные волчьи инстинкты давно атрофировались. Он вырос мягким и цивилизованным — псом-мыслителем, а не псом-атлетом. Сколько он себя помнил, о его телесных нуждах всегда заботился кто-то другой. Но таковы условия сделки, разве не так? Человек дает тебе пищу и крышу над головой, а взамен ты даришь ему любовь и собачью преданность. Теперь, когда Вилли больше нет, Мистеру Зельцу придется забыть все, что он умел, и начать с начала. Способен ли он измениться так сильно? Раньше Мистер Зельц натыкался на бездомных собак, но он никогда не чувствовал к ним ничего, кроме жалости и, пожалуй, легкого презрения. На их одиночество нельзя было глядеть без ужаса, и поэтому он всегда держался от них в безопасном отдалении, помня о том, что в шерсти у них полно клещей и вшей. Он боялся приблизиться к ним из опасения, что их недуги и отчаяние переберутся на него. Возможно, он стал немножечко снобом, но он всегда способен был распознать любое из этих отверженных созданий с расстояния в сотни ярдов. Они даже ходили совсем не так, как другие собаки. Они двигались хромой походкой попрошаек, поджав хвост между ногами, они бежали по улицам так, словно опаздывали на важную встречу, хотя на самом деле идти им было некуда — они просто носились кругами между одним нигде и другим нигде. Теперь, завернув за угол и перейдя улицу, Мистер Зельц обнаружил, что и он начал бегать точь-в-точь, как они. Не прошло и получаса, как он расстался с хозяином, а уже стал таким же, как эти несчастные существа.
В таких размышлениях он добрел до транспортного кольца с газоном, посреди которого возвышался какой-то памятник. Рассмотрев его издалека, Мистер Зельц пришел к заключению, что это — конная статуя, изображающая воина с обнаженным мечом, готового кинуться в бой. Но больший интерес для него представляли голуби, рассевшиеся на различных частях тела воина и на огромном каменном коне. В тени же памятника находилось множество птиц разных пород: крапивников, воробьев или как их там. Мистер Зельц задумался, не настал ли подходящий момент для того, чтобы продемонстрировать свой талант убийцы. Если люди больше не кормят его, не попробовать ли прокормить себя самому?
К тому времени уличное движение стало интенсивнее, и Мистеру Зельцу пришлось проявить немалую ловкость, чтобы перебраться на другую сторону дороги. Он увертывался от машин, замирал, кидался вперед, снова выжидал — в общем, прилагал все усилия, чтобы не попасть под колеса. В какой-то миг под самым его носом пролетел мотоциклист — сполох сверкающего вороненого металла, возникший словно из пустоты, — и Мистеру Зельцу пришлось резко отпрыгнуть в сторону. При этом он чуть было не попал под большой желтый грузовик с решеткой на бампере, похожей на рифленое железо: если бы Мистер Зельц не метнулся туда, где был за секунду до этого, — на место, освобожденное умчавшимся мотоциклом, — ему бы пришел конец. Взвизгнули клаксоны, мужчина высунулся из машины и проорал что-то похожее то ли на «хобот в томат», то ли на «обод в кровать», но Мистер Зельц интуитивно почувствовал, что о нем сказали что-то нелестное. Ему было стыдно за себя, стыдно за свою неуклюжесть. Он не смог перебраться на другую сторону, не попав в историю, а если даже такие простые вещи даются ему так трудно, что случится с ним, когда он окажется перед действительно тяжелым испытанием? Он все-таки добрался до своей цели, но к тому времени, когда он преодолел все опасности и ступил на газон, он почувствовал сильное отвращение к себе и пожалел даже, что вообще решился пересечь мостовую.
К счастью, уличное движение вынудило его избрать долгий путь, и он очутился в северной части газона, то есть со стороны крупа коня и торчащих концов шпор воина. Поскольку большинство голубей сгрудилось перед памятником, у Мистера Зельца появилось время перевести дыхание и обдумать следующий шаг. Он никогда прежде не охотился на птиц, но видел, как это делают другие собаки, и составил определенное представление. Так, он знал, что не стоит бросаться напролом в надежде на везение, не стоит лаять и слишком рано пускаться вприпрыжку, как бы велико ни было искушение. В конце концов, все затевалось вовсе не ради того, чтобы испугать голубей. Нужно было, чтобы один из них очутился у тебя в пасти, а если ты начнешь атаку слишком рано, голуби просто вспорхнут — и делу конец. Очень важно не забывать, убеждал себя Мистер Зельц, что голуби могут летать, а собаки — нет. Возможно, голуби глупее собак, но поскольку Бог дал им крылья вместо мозгов, собаке, чтобы одержать победу над крыльями, приходится собрать всю свою волю и вспомнить все, чему ее научила жизнь.
Действовать надо тайком. Прокрасться в тыл врагу. Мистер Зельц приблизился к западному краю постамента и выглянул из-за угла. Около двадцати голубей все еще прогуливались там, нежась в теплых лучах яркого солнца. Мистер Зельц опустился на землю. Не сводя глаз с ближайшей к нему птицы, он коснулся брюхом земли и пополз, продвигаясь так медленно и незаметно, как только мог. Когда Мистер Зельц наконец появился на поле боя, несколько воробьев вспорхнули с мостовой и уселись на голове воина, но голуби, казалось, его не заметили. Они продолжали заниматься своими делишками, воркуя и расхаживая с важным видом, как свойственно этим пустоголовым созданиям. Приблизившись к намеченной жертве, Мистер Зельц увидел, что она весьма хорошо упитана. Это была первосортная добыча. Мистер Зельц нацелился на голубя, готовясь перекусить ему шею сзади своими клыками. Если бы он прыгнул вовремя, ему, возможно, это бы удалось. Все зависело от выдержки и еще в большей степени — от опыта. Мистер Зельц помедлил немного, чтобы не вызвать преждевременных подозрений; он старался слиться с окружающей средой и сделаться таким же неподвижным и неодушевленным, как камень, из которого были изваяны конь и воин. Ему следовало подобраться чуть-чуть ближе, буквально на фут-другой, перед тем как совершить последний бросок. Он практически перестал дышать, замер и затаился, но все же, несмотря на эти предосторожности, на дальнем краю стаи пять-шесть голубей внезапно захлопали крыльями и взлетели, поднимаясь вдоль памятника, словно эскадрилья вертолетов. Невероятно! Мистер Зельц делал все строго по учебнику, не отступив ни на йоту от намеченного плана, и все же голуби заметили его — если он немедленно не предпримет решительных действий, вся затея пойдет насмарку. Вкусная добыча начала удаляться от него уверенными шажками. Еще один голубь взлетел, потом другой, третий. Все шло прахом прямо на глазах у Мистера Зельца, который потерял самообладание и не нашел ничего лучшего, как вскочить и кинуться на жертву. Это был отчаянный, бессмысленный порыв, который тем не менее чуть было не окончился удачей. Мистер Зельц почувствовал, как перья пощекотали ему морду в тот самый миг, когда он открыл пасть, — но этим дело и ограничилось. Его обед улетел, а с ним — и все прочие птицы, собравшиеся у памятника, и на поле остался Мистер Зельц, один-одинешенек. Он метался по траве в припадке отчаяния, подпрыгивал и гавкал, гавкал на них на всех, охваченный гневом и горечью поражения. Еще долго после того, как последняя птица скрылась за колокольней церкви на противоположной стороне улицы, он продолжал лаять — на себя, на белый свет, на все сразу и на ничто в частности.
