Геннадий Падаманс - Первостепь
Кручёный Рог говорит хорошие вести. Люди одобрительно восклицают, узнав, что по ту сторону гор дальше к холодным землям ещё бродят отдельные мамонты. Значит, возможно, вернутся сюда и когда-нибудь снова собьются в стада. Как может степь остаться без мамонтов? Режущий Бивень согласен со всеми: никак! Вот только через горы мамонты вроде не ходят. Но, может, как-нибудь придут.
Однако Кручёный Рог закончил говорить, сел на своё место. Слово теперь берёт Бурый Лис. Этот начал рассказывать о блаженной поре, о стародавних временах, когда люди шли на закат, ещё до того, как два племени объединились. «Звери тогда были не пуганные, – говорит старейшина. – Их бродило так много повсюду, как муравьёв в муравейнике. У любого охотника разбегались глаза от такого обилия добычи. И к любому зверю можно было подойти так близко, что даже мальчик сумел бы поразить копьём. Звери совсем не боялись людей. Охотникам не нужно было цеплять на голову оленьи рога или зубриную накидку, они могли подходить к своей добыче просто так. И у людей всегда было самое лучшее мясо. Так много мяса, что они объедались». Бурый Лис даже обводит руками круг, как бы изображая огромную гору мяса. Все слушающие зачарованы рассказом, дружно вздыхают: «Да, блаженная пора». И Режущий Бивень вздыхает вместе со всеми. Хотя он уже слышал эту историю. Сначала блаженство, потом беда. Как всегда.
«Солнце даже не успевало подняться над кустами, а у людей уже было полным-полно мяса на целый день, – продолжает свой рассказ Бурый Лис. – Они пели, плясали, они объедались и не знали, чем заняться ещё. Ведь всё было у них. Всё, что нужно. Так проходило лето, и проходила короткая зима. Потом добычи становилось меньше, звери начинали опасаться людей. И тогда собирался совет, и старейшины говорили: «Всё, идём дальше». Люди снимались со всем своим скарбом и делали несколько переходов на закат, дальше, чем заходили их охотничьи отряды. Тут звери опять не боялись людей, племя могло останавливаться, благодатная жизнь продолжалась»
Бурый Лис вздыхает. «Ну да, – думает Режущий Бивень, – пора говорить «но». Или «однако». Потому что – пора…»
«Люди изнежились от такой жизни, – продолжает Бурый Лис безо всякого «но». Стали привередливыми. Оставляли много отбросов. Вырезали у добычи только лучшие куски, только печень, сердце и самое сочное мясо, а на остальное презрительно морщились. Так не могло долго продолжаться. Духи прогневались на людей. И однажды, когда люди отправились в очередной переход на закат, им преградила путь Великая Вода. Некуда было дальше идти. Но беда не приходит одна. Еды хватало и здесь, на побережье, но тут обитали волосатые снежные люди. Племени пришлось сражаться. Волосатиков было немного, их сумели разбить, но ведь там, где снежные люди, там снежные зимы. Каждая новая зима оказывалась намного длиннее и холоднее, чем предыдущая. А летом моросили дожди и совсем не было солнца. Неуютно стало людям. Звери стадами уходили к полудню, и люди двинулись следом. Но земли к полудню оказались заселёнными. Там обитали могучие племена чужаков, и никто из них не соглашался пропустить наше племя. Приходилось сражаться или отступать назад. Люди отвыкли сражаться. Людей убивали. Они не могли продвинуться к полудню. А зимы всё наступали. Суровые зимы. Некуда было деваться. Лучшие воины погибали в бою. Остальные болели и голодали. Люди перестали смеяться, люди больше не улыбались от такой скудной жизни. Мужчины не сходились с женщинами, женщины не рожали детей. Племя оскудевало и вскоре вообще должно было исчезнуть с лица земли».
Режущий Бивень не хочет дальше слушать, знает он всё это, слышал не раз. Вот сейчас нет зимы, и враги как будто далеко, а он тоже не сходится с женщиной – почему? У него есть еда, у него мало дел, но ему всё равно ведь плохо – почему? Разве он голодает? Разве не может охотиться? Что с ним такое? Как ему быть?
Его правая рука всё ещё побаливает в плече. Целый день он стрелял в засохшее трухлявое дерево из своего Лука и рассказывал восхищённым гостям, как он сделал это оружие. И ещё рассказывал о чудных луках в чуме Небесного Ведуна. Режущий Бивень стрелял сам и позволял выстрелить гостям, и Крепкий Дуб тоже давал выстрелить им из своего лука, который он сделал из обструганной тисовой ветки. Наблюдавший внимательней всех Ходящий Один из числа горных братьев взял свою еловую металку и стал метать дротики в то же дерево. Попаданий у всех оказалось почти одинаково, даже у гостя вышло одним попаданием больше, и всё же все они были восхищены новым оружием. Ведь из лука стрелять куда легче, чем метать дротики с помощью металки. Никто не расстраивался, что Ходящий Один превзошёл в меткости лучников. Зато Режущий Бивень немного злился, что у Крепкого Дуба лук не хуже, чем у него. У всех остальных хуже, у кого вообще есть, кто поспешил сделать; но у Крепкого Дуба хороший лук. И у Волчьего Клыка хороший лук из молодого вяза. Но у Крепкого Дуба особенно хороший. Крепкий Дуб умеет ладить с деревьями и всегда найдёт самое лучшее.
Снаружи грохочет бубен, заливаются трещотки, дудит дуда и гудит звенящий камень. Молодые охотники заканчивают Пляску племени, а женщины дружно хлопают в ладоши, подгоняя ритм танца. Режущий Бивень не хочет больше сидеть со старейшинами. Все церемонии исполнены, он может уйти, после того как ещё раз приложится к чаше.
Тёплый вечер расцвечен танцем Весны и жаром костров. Разрисованные лица танцоров мельтешат красно-чёрными бликами, голые спины густо смазаны жиром и отблескивают краснотой. Охотники приставляют сложенные ладони к носам и становятся журавлями, прыгают вверх, к ночному светилу, курлычут, машут руками-крыльями.
Режущий Бивень успел позабыть, когда сам он плясал в последний раз. Но его ноги притопывают в чётком ритме. После охоты на зубров объявят Весенние Оргии. И тогда он напляшется вволю на радостном празднике. Будет ловить всех молодых женщин подряд. Уже сейчас от одной этой мысли его тело млеет в огненной истоме. Ему надоело быть одному. Он возьмёт всех женщин подряд. Всех молодых женщин, сколькими сумеет овладеть. Но сейчас ему грустно. Сейчас не его вечер. Сейчас он должен терпеть и скромно радоваться удачам других. Наверное, ему пора спать. Завтра он спляшет пляску Зубра, готовясь к охоте.
Странным путём несут его ноги. Мимо шалашей горных братьев. Не все гости пляшут. В одном шалаше раздаются любовные стоны. Такие громкие стоны, что Режущему Бивню даже не верится, может ли человек столь неистовствовать. Но голос женщины ему знаком. Липовая Ветка, у которой ещё нету мужа, соблюдает обычай гостеприимства. Кричит от любовной неги столь рьяно, что теперь, наверное, все мужчины будут знать про её бешеную страсть на супружеском ложе. Даже огромная носорожиха так не фырчит, хотя носороги совокупляются дольше любого зверя и всякого человека.
