Владимр Киселев - Серебряные зори

Охотник поднял беляка и вышел на просеку. В лесу раздавались тугие выстрелы. Старшина прислушался к ним и улыбнулся: он радовался удаче товарищей.

В Сусанинском лесу

Герою Советского Союза Сергею Демяновскому посвящаю

Влажный апрельский ветер принес в древний Сусанинский бор тепло и тонкие весенние запахи земли. Ветер первыми встретили ели, стоявшие на опушке. Всю зиму они бодрствовали, днем и ночью оберегая от мороза голенастые березы. Ветер подлетел к лесу. Словно солдаты, елки дружно наклонили островерхие вершины, зашептались, приветствуя посланца весны: «Дождались, дождались, дождались!» Ветер ворвался, заиграл в ветках, затормошил сонные деревья. Березы радостно заскрипели, чуть-чуть шевельнули ветвями, но не проснулись. Не поверили они ветру: много еще под стволами у них лежало снегу, будто не апрель, а лютый январь стоял на дворе.

А тут разбушевалась настоящая метель. Снег густо облепил деревья, закрыл солнце. Затянуло было уже поголубевшее небо. Качаются, скрипят вековые деревья. Все окутала белая мгла. Потемнело в лесу. Почему-то подумалось мне, что, может быть, под этими размашистыми елями встречал свою последнюю зарю Иван Сусанин. И тогда лютовала метель, наводила страх на врагов. Ель, у которой ствол в два обхвата, а кора почернела от времени, слышала холодящий душу звон клинков, предсмертные крики и осталась немым свидетелем прошлого.

…Третий день мечется в лесу метель, и, кажется, не будет ей конца. Внезапно в бушующем снежном мареве я увидел белые паруса — над вершинами деревьев плыла лебединая стая. Двенадцать лебедей, выстроившись клином, летели над елями. Они почти сливались с небом, и только чуть видны были черные перепончатые лапы. Птицы тяжело взмахивали упругими, сильными крыльями. А ветер, прижимая их к земле, мешал лететь, временами разрывал четкий строй стаи. Но наперекор метели лебеди трубили над деревьями весеннюю песню, пробуждая древний Сусанинский лес.

Перо художника

Вальдшнепы — лесные кулики — прилетают с юга, когда в рощах появятся первые проталины, — всегда внезапно. Но их всегда ждут. Особенно городские охотники. В апреле они при встречах вместо обычных приветствий спрашивают: — Не потянул?.. Но вот кому-то из счастливцев сквозь пение дроздов и зябликов вечером в лесу удалось услышать хорканье, увидеть над мелколесьем знакомый силуэт. На другой день об этом стало известно многим охотникам. Кто поездом, кто на машине, а то и просто пешком поспешил за город.

Во внешнем виде этой птицы, кажется, нет ничего яркого, броского: у нее крупные, цвета спелой вишни глаза, великолепный, похожий на шпагу нос, плотное, словно вырезанное из дуба туловище, длинные ноги. Оперение лесного кулика коричневое, с рыжинкой. Но приглядишься — в каждом пере целая гамма красок. Здесь и цвет полыхающей весенней зари, и чернота апрельской ночи, и мраморный блеск воды лесного озера. Сколько ни пытались художники, ни одному не удалось передать эту красоту. Видно, нелегко человеку найти такие краски! Да и кисти тоже.

В народе говорят, что вальдшнепа можно нарисовать только его собственным пером. На каждом крыле у него есть одно такое, и называется оно «пером художника».

Древняя песня

В Сусанинском лесу мы мечтали добыть глухаря на току. Машину пришлось оставить на дороге: глубокий снег преградил путь «москвичу». К домику егеря от шоссе шли пешком.

Егерь долговяз, по комнате ходит бесшумно и быстро. Зовут Егором. Одет он в толстый коричневый свитер, синие спортивные брюки. На ногах — высокие кожаные сапоги.

— Не волнуйтесь, — успокаивает он нас, — здесь недалеко. Через поле перейдем и будем на месте.

На глухариный ток вышли под утро. В поле чуть ли не на каждом десятом шагу мы проваливаемся по пояс в снег. Он набивается нам даже в карманы. Идти нельзя. Возвратились за лыжами. Теперь двигаться легче, но ледяная корочка под лыжами гремит, словно идем не по снегу, а по огромному листу кровельного железа.

Пересекли поле, вошли в чащу. Местные старожилы говорят, что деревья не любят, когда под ними ночью посторонние ходят, так и норовят в глаза сучками угодить.

Замедлили шаг, прислушались. Егор шел впереди, мы чуть-чуть сзади. Тут он остановил нас шепотом:

— Поет!

Мы замерли на полушаге. Тихо-тихо в лесу. Только шумит по насту какой-то зверь, а глухаря не слышно.

— Поет, поет, — страстно шептал егерь. — Слышите?

Я осторожно стянул с головы ушанку и услышал, будто ручей журчит, а временами вроде капли падают. Вот она какая, глухариная песня! Глухарь — птица крупная, но песню его слышно не дальше как метров за сто.

К петуху пошел Егор. Он снял лыжи, сделал шаг, потом прыгнул, чуть пробежал, шагнул в темноту и пропал за деревьями. Слышно только, как под ногами снег проваливается: хрусть-хрусть.

Мы с товарищем замерли под разлапистой елкой. Мороз уже под одежду забрался, хочется двигаться, но мы терпим, боимся спугнуть певца.

Глухарь сидел на снегу. Широко распустив крутые, цвета бронзы крылья, вытянув шею, мелко переступая с места на место, петух пел:

— Ти-ке, ти-ке. Скирь-скирь…

Закончив одно колено, он замолкал секунды на две и, чуть наклонив голову, настороженно прислушивался. На рассвете глухарь пел особенно самозабвенно.

— Скирь, скирь, скирь, — раздавалось впереди нас.

Мы ожидали выстрела. Егерь был опытным охотником. Он передвигался под глухую песню петуха, когда тот ничего не слышал. Все-таки звонкий наст посылал глухарю сигналы опасности. И тот, ни на минуту не умолкая, но повинуясь великому инстинкту жизни, уходил от охотника, который, ничего не подозревая, обдирал лицо ветками, прыгал по снегу к древней птице.

Так и бежали они по лесу, человек и птица.

Глухарь выскочил на дорогу первым. Человек остановился. Он понял: этот певец — не его трофей.

Вода колышется

Сегодня у меня выдался свободный день. На рассвете я отправился за утками на разливы к Тебзе. Кроме ружья, прихватил с собой резиновые чучела. Я тороплюсь. Гаснут звезды, на востоке засеребрилась заря, из-за леса показалось багровое от натуги солнце. И сразу стало светло. Слышно, как возле реки бормочет тетерев. За деревней, на озими увидел стаю гусей. Меня они тоже заметили, загалдели и, настороженно вытянув шеи, отошли к противоположному краю поля, потом взлетели. Не останавливаясь, я проводил стаю завистливым взглядом. Тороплюсь подойти к реке первым, а сам об одном думаю: только бы не помешали деревенские охотники — так хотелось побыть одному, пострелять, а если не удастся, просто отдохнуть.