Н. Балдев - Белый волк
Ждать пришлось долго. Наконец вездеход, тяжело ворочаясь в снегах, прополз близко от Нилгыкина, добрался до избы и умолк. Из него вылезли два человека, помахали руками сове Тэкыл, и она перелетела на большую кочку метрах в ста от дома.
— Я пошаманю движок, а ты, Жора, копай, — сказал большой человек.
— Лады. — Второй, пониже, достал из кабины две палки. Ту, которой убивают зверей, отставил, а другой начал откапывать сени.
Нилгыкин понял: убивать сову Тэкыл не будут.
Скоро из трубы пошел дым, и к нему примешался острый запах: люди жарили мясо. Вышел человек и бросил в кусты, где затаилась Кэпэр, большую кость. Крикнул:
— Угощайся, хозяйка, не боись! Мы тебя сторожем оформили! — Засмеялся и ушел в дом.
Кэпэр долго водила носом, ходила кругом, опасалась. Потом кость схватила и бросилась бежать. Значит, люди видели, что она прячется рядом, понял Нилгыкин. И не тронули. Даже накормили. Как их понять? Они могут накормить. Могут убить. Могут быстро бегать на звере, что урчит сейчас у дома. Могут летать на ревущих птицах. С этих птиц в тяжелые зимы многие звери получают корм, но бывает — пулю. С помощью этих птиц люди безжалостно убивают зверей, нарушающих их законы. Это Нилгыкин знал давно, с юности, когда его, сеголетка, вместе с другими шестью молодыми волками суровой зимой вожак привел в домашнее стадо оленей. Ночью они убили много оленей: человеческие олени гораздо глупей Ылвылю (Ылвылю — дикий олень), они привыкли, что за них думают люди. За ночь можно убить все стадо, если человек проспит. Но пастухи не спали. Они развесили над стадом красные огни, защелкали выстрелы, и вожак с двумя молодыми волками остались на залитом черными пятнами крови снегу, а он сам и уцелевшие погодки, торопливо оторвав по куску живого горячего мяса, бежали в горы. Но только рассвело — заскрежетала птица человека. Волки бросились бежать к вершине сопки. Там, в гранитных развалах, Нилгыкин оступился, и лапу его цепко ухватил холодный камень. Он визжал, рвался, а камень не отпускал. Остатки стаи уходили все выше и почти перевалили гребень сопки, когда их догнала страшная птица. Волки повернули в долину, птица грохотала следом и убивала их по одному. И убила всех. С тех пор потрясенный ужасной картиной гибели стаи Нилгыкин и близко не подходил к оленям человека. А лапу он освободил легко, когда успокоился. Камень спас жизнь молодому волку, а Нилгыкин был понятлив. С того дня каменные развалы стали его домом, а позже и стаи, которую волк приобрел на пятом году жизни, после встречи с Ыммэй.
Сейчас, когда человек не стал убивать сову Тэкыл и накормил росомаху Кэпэр, Нилгыкин решил: ему он тоже не причинит вреда. Волк заволновался. А Ыммэй? Его подруге, попавшей в беду? Человек жалеет здоровых зверей, а Ыммэй больна. Что надо делать? Волк заметался. Смутная мысль бродила в голове, не находя выхода. Он не мог думать абстрактно, и его инстинктивное усилие понять путь к спасению волчицы привело мозг к напряженной работе: в памяти замелькали картины, образы, схваченные в последние дни и особенно сегодня, в день приезда людей. Картины мелькали все быстрее, некоторые гасли, другие, наоборот, приобретали резкие очертания, и вот в сознании возбужденного волка выстроилась цепочка: отставленная в снег убивающая палка, живая сова Тэкыл, накормленная Кэпэр... Люди спасут Ыммэй! Картины построили мысль, и, оглушенный ее величием, Нилгыкин оцепенел...
Вывод волка был по-звериному прямолинеен, в нем отсутствовали нюансы: сомнение, недоверие, заставляющие колебаться человека. Но именно прямолинейность и дала быстро и четко самое необходимое в данную минуту — программу действий. Нилгыкин потрусил к избе, с каждым метром прибавляя шаг.
Целый час волк крутился на «пятачке», звал людей, но те не поняли. Больше он не мог: тревога за подругу погнала в логово. Ыммэй лежала без движения. Только редкие всхлипы дыхания да судороги, пробегавшие по телу, говорили о том, что волчица еще жива. Нилгыкин вылизал ей горячую морду. Ыммэй чуть шевельнула головой, приоткрыла слипшийся глаз, и по холодной тоске, заполнившей их, Нилгыкин понял — подруга почти за чертой жизни. Он вскочил и снова полетел к людям. Мимыл уже достигла расщелины и быстро ползла вниз, к избе. Нилгыкин перепрыгнул ее и через пять минут выскочил на бугорок.
— Опять, будь он неладен! — Егор сел. — Только уснул! Ну, считай — отпелся. Счас я тебя... — Он встал, потянул с крюка карабин.
— Давай, Жора. Тут недалеко маршрут третьей бригады, так оттуда вечно жалобы. В апреле трех важенок с телятами зарезали.
— Ну и расчудесно. — Охотник отвел затвор, глянул в магазин. — Пришел срок отвечать...
— О-о-у-ва-у-ва-ва! — дробно вползло в дом.
— Хм... что-то новое. — Егор замер, подняв голову.
— Вау-ва-ва-вау!
— Слышь, а у него аж челюсть трясется, — сказал охотник.
Они вышли. Волк крутился на том же бугре. Увидев людей, он возбужденно прыгнул навстречу и завыл во всю глотку. Тело его била крупная дрожь.
— Как яду хватил, — сказал Егор. — Не, тут дело непросто. А ну я спробую подойти. Держи карабин.
— Жор, не валяй дурака.
— Держи, говорю. Не тронет, иль я вовсе не секу... — Майский решительно зашагал к волку. Тот подпустил человека метров на сто и медленно побежал вдоль ручья, оглядываясь через каждый десяток метров. Егор повернул обратно.
— Какомэй (Какомэй — восклицание, выражающее удивление: Смотри ты! Надо же!)! Зовет же! Ясно! И вопль этот у всего живого один: «Помогите!» Сан Саныч, глянем, а?
— Ты хоть ситуацию-то понимаешь? — ухмыльнулся Градков. — Ведь глупее не придумаешь.
— Просит же, — сказал Егор. — Что, мне теперь по-волчьи?
Они помолчали. Сырой ветер посвистывал в кустарнике, сова Тэкыл со своей кочки смотрела неподвижным взглядом.
— Конечно, рациональность — великая сила, — сказал Градков. — Ну и черт с ней. Пошли. Только быстро, вон вода показалась.
— Лады. Портянки навернем и айда, они у печи впервой за две недели просохли, аж хрустят. Весь ревматизм вылетит.
Дистанция постепенно сократилась метров до пятидесяти. Волк уже шел уверенно, не оборачиваясь. Только против расщелины глянул на людей, постоял, но потом решительно прыгнул на противоположный берег.
— Ясно, — сказал Жора. — Волчица там. И с ней беда.
Поток был шириною в метр. Градков перешагнул, помог Майскому.
— Вот природа расейская, — сказал Егор на том берегу. — Обратно-то как? Солнце палит, через час тут забушует.
Волк стоял в расщелине. Люди сделали десяток шагов, зверь напрягся, шерсть на загривке поднялась, губы открыли клыки.
— Эгэ! — воскликнул Жора.— Вел в гости, а дошли до ворот — домой поворот?.. А-а, ясно. Двое нас, да еще карабин...
