Иван Басаргин - Чёрный Дьявол
— Горюешь, девка? Не горюй. Мать уже не вернешь из моря. Пошли со мной в каюту! Не пожалеешь. А? — Легко оторвал от палубы Груню и поставил на ноги.
Груня вспыхнула, оттолкнула от себя обидчика, зло бросила:
— Не продажная я!
— Вот чертовка! — отшатнулся он. — Люблю шалых, сам шалый. Ну, ну… «Когда б имел златые горы и реки, полные вина…» — пропел и уже серьезно спросил: — Ну так идешь?
— Пошла бы, да упряжь не в коня! — сверкая темными глазами, ответила Груня, смерив его взглядом с ног до головы.
— А мы подберем упряжь! Да! Одеть бы тебя в шелка и сатины — княгиня! Черт! Пошли, озолочу, или я не Безродный! — он попытался обнять Груню, но она увернулась.
Проснулся Федька, поднялся, качаясь от морской болезни, двинулся на Безродного:
— Не трогай девку, ну!
— Сиди ты, сморчок! — с усмешкой сказал Безродный и ударил Федьку.
Тот упал и растянулся на палубе. Он был сильным парнем, в другое время не уступил бы Безродному — между пальцами гнул пятаки, — но штормовая качка изнурила его.
— Ах ты, мурло! — раздался крик Калины Козина, Федькиного отца, он в это время вылезал из трюма. — Наших бить? Ишь растрескал харю — жиром лоснится.
Калина, сбычась, подошел к Безродному и сильно ударил в грудь. Тот охнул и отлетел на добрых три сажени.
— Вот так-то, господин хороший. Охолонь, говорю. Ишь нашел моду обижать слабых. Укорочу руки-те!
Безродный вскочил. Лицо его налилось кровью. Схватился было за наган, но вовремя одумался. С наганом против всех не навоюешь. Выдавил из себя:
— Лапотник! Ну погоди! Я тебе это припомню. — Сплюнул под ноги Калине, пошел на нос парохода. Встал у якоря, задумался. Отчетливо всплыли в памяти картины прошлого. Та минута гнева, что круто повернула его судьбу… Разве бы год назад посмела эта мужицкая рожа ударить его!..
…Суров и хваток был Егор Стрельников. И на Алтае, и на Керженце, и по Минусинской долине — везде он был хозяином. Покосы, табуны коней, рыбацкие тони, охотничьи заимки, магазины — всем этим владел Егор Стрельников. А после его смерти все это должно было перейти в руки Степана. С малых лет приучал Егор старшего сына к своему делу. Таким же хватким, напористым и злым стал Степан. Еще при жизни отца, когда Егор болел, он гонял всех домочадцев, из каждого стремился выжать все, что можно, для дела. Младшего брата Романа выслал к охотникам на Керженец, сестер разогнал по лабазам и лавкам — пусть и девки не едят хлеб даром, а приглядывают за приказчиками. Все они ненавидели Степана.
И вот Егор Стрельников умирал. Первым он позвал Степана. Рассказал наследнику, что на старой заимке зарыта заветная кубышка — приберег Егор на случай.
— Ты, Степан, — говорил он, — будешь главой в семье, хозяином всего нажитого мною. А нажил я все с рубля в кармане… Не спеши жениться, стань самым сильным в крае и тогда приведешь в дом княгиню. Романа держи в черном теле. Пусть вначале одумается, а уж потом дай ему надел и деньги. Пьянь он и непутевый, хлипкий, изнежен матерью. Мать… она, она… — Задохнулся, упала голова на подушки. Вокруг постели собралась вся семья, но Егор уже ничего не сказал.
Завещание читали после похорон. Никого не обошел отец: дочерям завещал богатое приданое, Роману — стоголовый табун коней, несколько рыбацких тоней, охотничьих заимок и две тысячи денег. Но все это пока было в руках Степана.
Степан без устали рыскал по своим владениям, а Роман мотался по кабакам, пропивал деньги сердобольной матери. А когда их пропил, решил выкрасть золото. Ночью он ломом пытался вскрыть стальной сейф, но тут вернулся Степан и застал брата за воровским делом. Гневом вспыхнули его глаза, задохнулся от ярости и, не помня себя, тяжелой рукоятью плети ударил его по голове. Упал Роман к ногам брата и умер.
Закачались стены, лампа под потолком, заходил под ногами пол. Степан едва удержался на ногах. В первый раз убил. А первая кровь всегда пьяная… Как ни пытался он откупиться от уездного исправника, но мать настояла, чтоб судили ненавистного сына-убийцу. Кандалы. Тюрьма. Суд. Десять лет каторги. Все враз. Вчера был властелином долин и гор, а сегодня валялся на нарах, с рванью кабацкой, с уголовниками. Застыл и занемел Степан. На суде был кроток и больше молчал, мрачно улыбаясь. И сколько ни допрашивали, где кубышка, основной капитал Стрельниковых, — не сказал. «Нету её, — односложно отвечал Степан. — Нету».
В ожидании отправки на холодный Белембей он днями лежал на нарах, молчал и тяжко думал об утраченной свободе. Зачем так убил вахлака, мог бы убрать тихо, в тайге, — никто бы и не узнал. Дурак! Раньше все было, а теперь ничего. Вот валяюсь в этой грязи и вони.
К нему уже десятки раз подсаживался на нары Гришка Добрынин, по прозвищу Цыган, знаменитый конокрад, что-то сказать хотел. И однажды вечером зашептал:
— Слушай, купец, ты хочешь свободы?
— Пошел вон! Какая тут свобода? Каторга впереди.
— Спрашиваю, ты хочешь свободы?
— Ну, хочу. А дальше?
— Болтают, что у тебя где-то закопана кубышка. Можем откупиться. Говорил я с начальником тюрьмы, он вроде согласен.
— Врешь! Выведать хочешь, что и как. Катись, пока не получил в харю!
…В кабинете начальника тюрьмы полумрак. За столом сидят четверо: начальник, его помощник, Степан и Гришка Цыган.
— Сколько даешь, купец, за свою свободу?
— Ваше слово.
— Пятнадцать тысяч золотом на нас двоих. Вам — свобода, паспорта и оружие.
— Десять — и ни копейки больше. За каждый год каторги по тысяче отдаю.
— Мало. Свободу за пятак не купишь.
— За десять тысяч золотом я куплю всю вашу вшивую тюрьму. Нет, значит, не сошлись, — поднялся Степан.
— Лады. Десять. Тебе-то сколько останется?
— Это мое дело, может, пятак.
— Но я знаю вас, Стрельниковых, вы и с пятака заживете.
— Добрынина отдаете мне. Он мой раб и слуга. Всё.
…Чадят смоляные факелы, суровеет тайга, на небе россыпь звезд. Тихо позвякивает золото, всхрапывают кони.
Золото поделили и разъехались.
Так Степан Стрельников стал Степаном Безродным.
Он остался пока в Забайкалье, решил присмотреться к этим местам, а Добрынина отправил в Зеленый Клин, чтобы там все разведать. И вот от Цыгана пришла короткая телеграмма: «Выезжай. Охота отличная. Фазанов много».
Степан еще в тюрьме был наслышан о вольностях в Зеленом Клину. В мечтах он уже давно покорил ту землю…
Безродный тряхнул головой, будто отгонял от себя тяжкие воспоминания. Стал слышен рев шторма, голоса. Подумал: «Напрасно затеял я эту драку. Здесь перво-наперво надо обрасти дружками, ко всему присмотреться, а уж потом воевать».
