Дорин Тови - Появление Сесса

— Наверное, подглядывал за людьми,— сказал егерь, когда я спросила, каким образом медведь до этого додумался.

— Правда? — спросила я с некоторым сомнением.

— Чистая правда,— ответил егерь. Но, как я упо­мянула, у нас остаются кое-какие сомнения.

Что же касается подражания, то тут он был прав. Животные — от природы завзятые имитаторы, и в одном кемпинге всех допекал молодой лось, который явно подглядывал за медведями. Они не могли найти другого объяснения его манере постоянно опрокиды­вать мусорные баки. При нормальных обстоятель­ствах лось и близко к кемпингу не подойдет.

Олени — другое дело. В «Вапити» огромный светло-песочный самец с рогами как рождественс­кая елка постоянно принимал солнечные ванны на одной и той же расчистке рядом с большим авто­фургоном. Люди почти весь день отсутствовали, и он возлежал там, будто сторожевой лев,— это Его Поляна, выражал он своей позой, и фургон тут сто­ит с его разрешения. Лоси совсем другие. Они предпочитают избегать людей и в то же время очень раздражительны. Рассерженный лось бросается в атаку, точно взбесившийся бык. И опасны не его широкие в выемках рога, а острые как бритва ко­пыта. Эти копыта способны располосовать горло другого животного, вспороть человеку живот или пробить спину в мгновение ока. А потому, сказал егерь, этого лося придется убрать. Ведь туристы по большей части убеждены, что остерегаться следует только медведей, и рано или поздно кто-нибудь по­пытается его приласкать. Он уже загнал женщину в ее фургон, потому что у нее кончился хлеб, кото­рым она его угощала, и, видимо беря пример с медведя, за которым подглядывал, он начал заби­рать еду прямо со столов на расчистках.

А он всего лишь лось, и вертолетом его вывозить не станут — просто пристрелят, а все сотрудники очень к нему привязались и теперь швыряют в него поленья, чуть увидят. Так, чтобы не ушибить его, а только напугать.

Мы с Чарльзом не любители вставать ни свет ни заря, а именно в этот час, когда бдительные сотруд­ники еще спят, его видели в кемпинге люди по до­роге к умывальне, и поэтому более или менее близко нам довелось наблюдать его всего один раз в сумер­ках, когда мы сидели на лекции. Обычно их устраи­вали под открытым небом, но в этот вечер со Ска­листых гор дул ледяной ветер, и мы собрались в об­щей кухне — длинном бревенчатом сарае со столами, скамьями и большой, топящейся дровами плитой для тех, кто путешествует налегке. Сотрудник уложил по­ленья в топку, на плите в двух больших кофейниках варился кофе, мы только что посмотрели фильм о толсторогах, и разговор, как обычно, зашел о 'медве­дях. У каждого сотрудника парка имелся свой запас медвежьих анекдотов, которые собравшиеся готовы были слушать, на какую бы тему ни читалась лекция. Этого лектора однажды, когда он исследовал необи­таемые места в Уотертоне, загнал на дерево гризли и принялся в ярости раскачивать ствол. Есть у гризли такая манера, и, говорят, они выворачивают с кор­нями не такие уж тоненькие деревца. Однако это дерево устояло, и через некоторое время медведь уда­лился. И намного быстрее, чем рассчитывал рассказ­чик, а потому, успев научиться осмотрительности, он не стал спускаться. И к лучшему, потому что гризли почти тут же вернулся в сопровождении еще одного гризли, сообщил рассказчик. И они принялись тряс­ти дерево уже вдвоем!

Тут на него посыпались обычные вопросы: так как же ему удалось спастись? Гнались ли за ним медведи? Что бы он сделал, вывороти они дерево? И тут в сумраке снаружи затрещали ветки. С быс­тротой молнии лектор метнулся к двери, а затем к плите и схватил полено. Никто за ним не последо­вал: все решили, что на запах кофе явился медведь, и кому, как не сотруднику парка, знать, как с ним разделаться.

— Пшел! Пшел отсюда! — завопил он и швырнул полено в темноту. Вновь раздался треск веток, уда­ляясь в сторону леса, и все вздохнули с облегчением. Все, кроме нас, потому что лектор вернулся и объяс­нил, что это опять был этот проклятый лось. Мы с Чарльзом, как ни старались, еще не видели ни одного лося.

Глава девятая

А когда мы все-таки увидели лося, то совершенно случайно и до того близко, что задним числом я по­ражаюсь, до чего мы рисковали, фотографируя его как безумные, но хотя бы у нас есть доказательства, что это действительно произошло.

Мы уже видели вапити, чернохвостых оленей и толсторогов, мы видели столько барибалов, что поте­ряли им счет, и еще мы видели беркута, которого Чарльз углядел в бинокль на скале над озером Эме-ролд. А кроме того, в чаянии лося мы часами под­жидали у лизунцов, отдавали себя на съедение кома­рам у болотистых оконечностей озер, прятались за стволами в тех уголках леса, где они паслись (так, во всяком случае, нас заверяли), но так и не сумели увидеть хотя бы одного.

А впрочем, я не думала, что в этой встрече может быть что-то особенное. Судя по фотографиям, лось был попросту крупным, неуклюже сложенным оле­нем. Безобразно карикатурный из-за огромного носа, смахивающего на футбольный мяч. И настолько пло­довитый, если верить книгам, что в этих краях число лосей почти не уступало числу рогатого скота. И только потому, что нам не удавалось его увидеть, встреча с ним обрела такую важность. Но когда она все-таки произошла...

К этому времени мы уже порядочно попутеше­ствовали. Побывали в Британской Колумбии, пере­секли Великий водораздел, перебрались через реку Кикинг-Хорс и прошли пешком по следам истории по железнодорожным путям вниз по каменистым склонам Биг-Хилла. Сколько раз мы пели «Сорвался поезд под уклон, и он гудел, и он гудел» и даже ни на секунду не задумывались, что это действительно произошло с реальным поездом на крутом склоне в Британской Колумбии, и нам в голову не приходило, что в один прекрасный день мы окажемся на месте этого происшествия и увидим внизу опрокинувший­ся паровоз. Во всяком случае, один из паровозов. Видимо, случалось это не так уж редко.

В восьмидесятых годах прошлого века, когда строилась Канадская Тихоокеанская железная дорога через всю Канаду, инженеры обнаружили в обрывах перевала Кикинг-Хорс залежи цинковой руды, необ­ходимой для производства латуни, и там быстро вы­рос большой рудничный поселок. И вместе с желез­нодорожными рабочими в поселке по соседству ру­докопы образовали одно из тех буйных сообществ, форпостов цивилизации, которые описаны в столь­ких романах,— мирок бесшабашных молодчиков, тративших свои заработки на выпивку и азартные игры. Мирок, где не было места женщинам.

Человеческая жизнь ценилась так дешево, что они играли даже на нее. Они бились об заклад, заложил ли человек, бросивший работу на прошлой неделе, последнюю динамитную шашку в забое или нет. А если да, забьет ли тот, кто занял его место, костыль в нее или нет. Сумеет ли машинист остановить7 поезд на спуске, если он сорвется с тормозов. А сами ма­шинисты заключали пари, какое расстояние они су­меют преодолеть вверх по склону, не подбрасывая топлива.