Виктор Балашов - Живи, ирбис!

Ночью, тем более с незнакомым человеком к баньке мы еще ни разу до этого не подходили. Опасался я: как-то примет Расплата Николая? Не взбудоражит ли лаем весь околоток?

Нет, смолчала. Ни звука. Может быть, запах мой учуяла, поэтому. Погладить себя чужому, правда, не дала — заворчала и вовсе недвусмысленно клыки оскалила в темноте.

Впрочем, Николаю тогда не до нее было: успеть бы до рассвета оружие перетаскать в безопасное место. Очень обрадовался, что его так много. А за Расплатой через неделю обещал прийти с собаководом. Оказалось, и такой даже специалист у них в отряде имеется, бывший пограничник.

Неделю эту мы с Валеркой дурака не валяли. Научили свою овчарку под снегом всякие металлические штучки вынюхивать. Эту премудрость наша умница за пару часов осилила.

Вначале мы зарывали в снег кусочек конины вместе с какой-нибудь железякой, ну, скажем, гильзой от снаряда или даже пряжкой от немецкого ремня, где написано по-ихнему «С нами бог», и пускаем Расплату искать.

Для нее это, разумеется, семечки: враз находила — и мясо на зуб! Потом стали только железки припрятывать. Найдешь — получай мясца в награду! И это освоила быстро. Накидаем по огороду всякого металлолома, чтоб своих следов не оставлять, и таскает она нам одну железку за другой.

Насчет того, ради какой надобности старались, вы уж, наверно, догадываетесь. Конечно, ради все тех же трофеев. Как ни пронырливы, ни дотошны мальчишки, а все оружие с поля боя им, конечно, нипочем не переносить. Сражения-то гремели на десятки километров вокруг. Ну, а из-под снега без собаки и подавно ничего не выудишь.

Вот и бродили мы с Расплатой по всей округе. Из дома норовили выскользнуть еще затемно и такими закоулками, чтобы ни души по дороге не встретить. Конспирация!

Рассвет заставал нас уже далеко от поселка. Помню, заснеженное, нелюдимое поле, над ним тяжело нависло темное, будто из свинца откатанное, небо. И холод. Постоянный выматывающий холод. Может быть, и при немцах выдавались погожие деньки, и солнышко иногда выглядывало. А в памяти осела почему-то только хмарь, непогодь, мороз трескучий, колючая поземка.

Но, видно, и нас, мальчишек, донимала жажда поскорее расквитаться с фрицами. Стоило Расплате найти что-нибудь стоящее, сразу забывали мы и про холод, и про пустоту в желудке, и про неизбежный нагоняй, который ждал нас дома.

Это было похоже на азартную и не совсем безопасную игру. Вот Расплата бежит зигзагами по полю. Голова опущена, носом чуть не но снегу чиркает. И вдруг — стоп! Зарывается в снег по самые уши. Иногда ничего интересного не вынюхает, дальше затрусит. А есть что — гавкнет один раз, коротко, деловито. И смотрит в нашу сторону.

Раскапывать с оглядкой приходилось. Что там, под снегом? Может быть, автомат немецкий или мадьярский карабин, а, может, и снаряд неразорвавшийся. Снаряд еще ладно! А если мина? Тронь и взрыва услыхать не успеешь. Опасались, конечно, и за собаку: вполне подорваться могла. Мы-то как-никак по ее следам лазили. Переживаний, в общем, хватало.

Позже, когда брат Николай узнал, каким образом добыты новые трофеи, то даже в лице переменился.

— Чтобы экспедиций таких не было больше! Придумали тоже! Саперы…

Ну, а добычу нашу, разумеется, переправили по назначению. Домой находки свои мы уже не таскали. Там, прямо в поле, несколько тайничков устроили: в горелом бронетранспортере, в котле разбитой полевой кухни.

Беда подкарауливала нас все же не в виде мины, притаившейся под снегом…

В тот вечер Расплата сдавала серьезнейший экзамен. Экзамен на подрывника. Мы нарочно выбрали для испытаний сумеречное время, когда комендантский час еще не наступил, но жители уже заперлись по домам, а немецкий патруль и полицаи чешут языки в дежурках у горячих печек. В это время легче всего прошмыгнуть по улице незамеченным.

Впрочем, и откладывать испытание было уже нельзя: на завтра Николай обещал прийти с собаководом и забрать нашу воспитанницу в отряд. Тут-то и взяло нас сомнение: а сработает ли Расплата в настоящих, «боевых» условиях, не осрамится ли, не начнет ли искать на железнодорожном пути привычный обрезок рельса?

И вот с двумя кирпичами в котомке и уже несколько потрепанной веревочной сбруей мы шмыгаем на лыжах в намеченный «квадрат». Расплата на длинном поводке семенит сзади по лыжне. Наста еще нет, собака то и дело проваливается по самое брюхо и ползком выбирается на уплотненную лыжню.

К тому времени мы с Валеркой уже не сомневались, что Расплата до встречи с нами успела пройти хорошую школу дрессировки. Совершенно случайно открылось, что ей известно значение многих команд. Так, на команду «Голос!» она тотчас отзывалась коротким и резким лаем. При слове «Ползти!» Расплата вжималась в землю и удивительно лов?о и проворно ползла, не отрывая лап от почзы. Команда «Взять!» повергала ее в страшное возбуждение: шерсть на загривке дыбилась, с недоуменным повизгиванием собака начинала кидаться по сторонам в поисках врага, которого следовало «взять», и, не найдя его, долго не могла успокоиться.

Трудно было поверить, чтобы без долгой тренировки она освоила этот стремительный пружинистый бег. Вряд ли без специальной выучки могла бы с такой легкостью преодолевать барьер. (Плетень в человеческий рост Расплата брала почти без разбега).

Заниматься с ней стало для нас удовольствием. Она никогда не отлынивала от задания, не ленилась, не вымогала за свою работу угощений больше того., что ей давали. Мне кажется, ласку, доброе слово наша помощница ценила даже больше, чем еду. Фамильярности, правда, не терпела и сама к нам особенно не ластилась. Любила, когда ее трепали по загривку, гладили по спине, а попробуешь обнять — вырвется.

Мы с Валеркой крепко привязались к ней. Я так далее ревновал слегка, если замечал, что к Валерке Расплата относится чуточку дружелюбней, немножечко его выделяет.

На одной мороженой конине долго не проживешь. Мы с Валеркой утаивали от скудного своего обеда по кусочку для нашей затворницы. Заботились, чтобы в баньке всегда была подстилка и сугробец свежего снега вместо питья. Расплата не то, чтобы пополнела, но заметно выправилась, стала живей, энергичней. В густой зимней шубке она выглядела просто красавицей: по чисто-пепельной шерсти от головы до кончика хвоста тянулась темно-коричневая попонка. Коричневым оторочены также стоячие уши, и вокруг глаз — темные подпалины. Короче говоря, не признаваясь в том друг другу, оба мы с Валеркой чувствовали — расставаться с собачкой будет нам очень нелегко.

Но дело есть дело. Война приучила людей сносить расставанья, разлуки, потерю близких…