Геннадий Падаманс - Первостепь
Ей, конечно, мерещилась еда. Тёплое дымящееся мясо. Мясо, которое она притащит в свою нору. И нора эта будет уютной и мягкой. Туда принесёт она мясо в зубах. Но печень съест сразу.
Она потянулась, поднялась. Серый уже выходил к распадку, пора действовать ей. Косули, наевшись, улеглись отдохнуть, чтобы желудки спокойно переваривали обильную пищу, но волкам это только кстати. Пускай ноги жертв затекут, а животы отяжелеют. Подруга особенно не торопилась. Вообще не глядела в ту сторону. Так, брела себе по лощине по своим собственным нуждам, вовсе и думать не думала о косулях, не замечала – дались они ей, когда полно своих дел! Но те всё равно всполошились. Зашмыгали носами, вскочили на ноги. Пускай, пускай шмыгают в её сторону, пока Серый заходит с другой стороны. Но волчица всё же остановилась. Ей вдруг привиделось, как Серый достиг места засады. Она будто воочию видела, как он залёг в неглубокой ямке за валуном, словно не было между ними горы, а только прозрачный воздух. Но она тем не менее видела. Но не суетилась. Зачем преждевременно вспугивать жертвы, ведь Серый ещё не отдышался. Пусть же он передохнёт, к чему сразу гнать… Подруга повалилась на траву как ни в чём ни бывало, почему она не могла отдохнуть, если ей хочется? Однако косули забеспокоились. Глаз не спускали со странной волчицы, недоумевая, зачем она разлеглась в их траве. Конечно, лучше им было держаться подальше, и они потихоньку начали отступать. Объевшись, тяжело им было взбираться на холм, туда они могли броситься только в панике, но раз волчица не думала нападать, то они просто-напросто потихоньку отходили по удобной лощине, не слишком усердствуя в своём отступлении. И волчица не гналась за ними, не преследовала, хотя и не стала долго отлёживаться. Не спеша она тропила какой-то след, то ли зайца, то ли хомяка, может, даже лисицу. Но до косуль ей не было ни малейшего интереса. Совсем другие дела вели её по лощине. Однако косули, нервно оглядываясь, отходили к сретенью двух долинок.
Волчица и вовсе о них позабыла. Начала понемногу взбираться на холм, противоположный распадку. Совсем уж косулям пора бы сообразить, что волчица уходит на иную охоту – и тут волчий запах напал на них с другой стороны. Разом встрепенулись травоеды, зафыркали. Почуяли неладное. И тогда из засады выскочил Серый. Косули бросились наутёк, по лощине назад они отступать не могли, стали взбираться на холм, на который уже заранее взобралась волчица. Теперь она была над ними и имела неоспоримое преимущество. Они разбегались вверх по склону, тогда как она спускалась вниз им наперехват. Красиво они бежали. Так, как они любят. Сначала будто разгоняются короткими частыми прыжками. И вдруг взлетают, как птицы, будто совсем невесомые. Только белое пятнышко сзади и видно. Но приземляются и опять скачут частыми прыжками, чтобы снова взлететь. Можно было залюбоваться Подруге, но некогда любоваться. Она уже выбрала жертву, беременную матку, которая взлетала не так далеко, как остальные, – и у той не было ни малейшей возможности спастись. Волчица легко настигла её как раз в момент приземления и мёртвой хваткой вцепилась в горло, сразу же сбив с ног. Косуля отчаянно заверещала, на губах забулькали кровавые пузыри. Она судорожно дрыгала ногами, но волчица не отпускала. Подоспевший волк заскочил сверху и умело вскрыл жертве живот своими острыми зубами. После чего сразу же отступил, чтоб не мешать косульей душе выйти на волю. Подруга оставила горло и, убедившись, что жертва мертва, полезла за её печенью. Серый принялся поедать ногу.
Стервятник не видел, что происходит в лощине, холм закрывал ему обзор. Волки могли рассчитывать на спокойный обед, но появившиеся из распадка гиены заставили их давиться. Подруга успела съесть печень, проглотила скомканного зародыша, подбиралась к сердцу – но пришлось бросить еду. Три наглых гиены, ничуть не стесняясь, стремглав налетели на пирующих волков – и тем пришлось отступить без боя. У них ещё не было опыта стычек с гиенами, страшные зубы пятнистых, их крупные морды и могучие плечи начисто лишили волков отваги. Едва аппетит разыгрался, как пришлось удирать. Теперь они сожалели, что нет с ними стаи, глядя издали, как желанное мясо исчезает в чужих окровавленных пастях.
Следом за гиенами прилетел и стервятник, за ним другой и третий. Они кружили над лощиной и привлекли трёх молодых львов. Эти тоже тропили гиеновый след, как сами гиены тропили след Серого. Львы разогнали гиен и догрызли красные от остатков мяса кости. А с тех костей, что не смогли проглотить, счистили своими шершавыми языками всё съедобное. Копытца остались стервятникам. Но волков это уже не интересовало. Поднявшись на гребень холма, они глядели совсем в другую сторону. Туда, откуда сизой стеной сомкнувшихся туч двигалась страшная буря. Подруга как будто даже радовалась, что ночью снег запрёт ничего не подозревающих гиен в лощине вместе со львами. Так им и надо!
****
На вершине огромной горы у подножья Великого дуба рыдает седая старуха Мать Ветра. Её редкие волосы спутаны, в неизбывной тоске она рвёт их руками. Из отвислых грудей капает беспризорное молоко. Огромные невидимые птицы вырвались из оставшейся без надзора пещеры и расправили свои крылья в полнеба. Мать Ветра очень сильно расстроена и не может их успокоить. И птицы мечутся над землёй, стеная и воя, неся тучи снега.
Режущий Бивень один внутри чума. Укрылся тёплыми шкурами, лежит в темноте. Очаг подло погас. Взбесившиеся стихии сманили к себе дух огня, он покинул человеческое жилище.
Грохот и вой, похоже, способны обрушить землю. Стены чума трепещут как крылья бабочки, лёгкие мотыльки перед огненной пастью дракона. Но дракон извергает не пламя, а снег, застывшее молоко Матери Ветра. С задней стороны чум засыпан наполовину, мельчайшая холодная взвесь проникает сквозь шкуры и колет мириадами льдистых иголочек лицо охотника, не желающее прятаться под шерстистые одеяла. Если Мать Ветра хочет что-то сказать, её нужно выслушать, нужно позволить ей выговориться – и тогда она угомонится сама. Шаман может её успокоить досрочно, но вряд ли Еохор станет это делать. Все люди находятся в стойбище, укрылись в своих крепких чумах, никто не остался в снежной степи – зачем же тогда утихомиривать бурю? Пускай отгуляется. Иначе куда ей девать свои силы?..
Когда-то, давно уже, в такую же самую бурю мальчик Розовый Червяк лишился обоих родителей. Сначала мать отправилась в степь за хворостом, потому что нечем было поддерживать огонь, а ледяной ветер со свистом врывался в чум. Мать долго не возвращалась, чересчур долго, и отец отправился на её поиски. И не вернулся тоже. Только суровый ледяной ветер неистовствовал. Долго-долго неистовствовал. А когда буря, наконец, стихла, нашли их обоих, замёрзших рядом. Отец тащил мать, но не дотащил. Розового Червяка забрали к себе дедушка с бабушкой. Дедушка не мог уже сам охотиться из-за старости, но другие охотники делились добычей. Степной Орёл всегда приносил им хорошее мясо. Сейчас нет уже их никого. Сейчас он один. Режущий Бивень – один. Совсем один.
