Геннадий Падаманс - Первостепь
Памятные картины последовательной чередой проносятся перед ним. После трёхдневного поста его привели в эту пещеру. Одного. Его вели вглубь по тёмному лабиринту, дрожащий факел в руке провожатого разрисовывал блёсткие своды тёмными кругами, и такие же точно круги плыли перед испуганными глазами юноши. Они шли без конца. Провожатый зажёг новый факел и подвёл его к смутной дыре. Он, как червяк, должен был там проползти и упасть на каменное дно, чтобы в полной тьме и в одиночестве слушать сердце матери Земли. И он лежал и слушал, как делали и другие, побелевшие кости которых каждый раз убирали, пройдя по специальному ходу. Но духи убивали не всех. Только слабых. Только нечистых. Тех, кто не сможет быть настоящим охотником. Тех, кому лучше сразу уйти и подкопить ещё силы в заоблачном мире. Другим приходили на помощь предки. Он тоже увидел блистательный свет. Человек с медвежьим лицом глядел на него из облака света. Человеко-медведь показал, куда нужно ползти, и всё время вёл за собой. Юноша полз, обдирая колени и расшибая голову о тесные своды. Он снова рождался из чрева Земли. Вырывался из её лона. И когда впереди забрезжил голубой свет, дух с медвежьим лицом растворился во тьме. Юноша выбрался к солнцу и увидел радостные лица старших соплеменников. Теперь и он был мужчиной. Духи признали его.
Потом только он узнал, что был там не один. Другие посвящаемые были недалеко. И когда он пополз, они услышали и поползли следом. Они все ползли за ним, как за вождём.
А после он снова сидел во тьме, уже с другими новыми охотниками, уже признанный, уже не один. Теперь он знал, где находится выход, но должен был слушать. Как и другие. И это было как будто бы только вчера, как будто бы только что, прямо сейчас… Темнота, полная темнота, ни зги не видать, невидимый дым щиплет ноздри, гулкие слова скачут, как козы, каменные козы, туда-сюда по нескольку раз:
– У охотника две головы, четыре руки и четыре ноги.
Они в страхе щупают головы, он, точно, ощупывает, чувствуя рядом сдержанный ужас других. Нет, одна голова, всё же одна, как и была.
– Вторая голова невидима. И другие руки невидимы. И ноги тоже. Их не потрогать в этом мире. Они – там.
Они глядят по сторонам, водят впотьмах головами, словно могут увидеть это жуткое «там». Ничего не могут увидеть. Совсем ничего. Даже кончиков собственных пальцев.
– Когда охотник в силе, ему никто не страшен. Никакой лев не нападёт, никакой зверь не посмеет приблизиться. Потому что та голова глядит сверху и всегда упредит от грядущей беды и засады. Охотник туда не пойдёт, свернёт в сторону. Или преодолеет. Те руки заранее сломят врага – и враг отвернётся, пропустит.
Кто это так говорит, трудно определить. Шаман? Дух? Какой-нибудь предок? Голос как будто кажется знакомым – но такой жуткий, словно сама пещера урчит своим каменным чревом, урчит по-человечески.
– Когда целое распадается, и одна его часть начинает бороться с другой, тогда приходит болезнь. И тогда приходит беда. Потому охотнику надлежит быть начеку. Не нарушать обычаев предков. Соблюдать все запреты. Помнить о главном. Ежели сила уходит, тогда спотыкаются ноги и слепнут глаза. Не слышат уши. Тогда копьё уклоняется. На плечи валится дерево или падает камень с горы. Ищите силы всегда.
Всегда. Последнее слово дробится, словно кремень на пластины под точным ударом, и остриё остаётся в ушах непрерывным «да-да». Да, нужно быть в силе. Да! Да!..
Картины из памяти всё-таки глохнут и незаметно перетекают в картину сна. Человек с медвежьим лицом подходит к спящему, освещая рисунки на стенах пещеры голубоватым мерцающим светом. Он указывает рукой на эти рисунки, на мамонтов, лошадей, оленей и ещё на других зверей, которых там бесчисленное множество, знакомых и неведомых. Показав их всех, человек с медвежьим лицом, не раскрывая пасти, говорит:
«У тебя хорошее оружие. Когда-то, давным-давно, людей не было в твоём мире. Люди являлись туда в обличье животных. А теперь станет наоборот. Когда люди перебьют всех зверей оружием, в кого воплотятся души животных? Те, кто были зверями, станут людьми. Люди будут зверьми в человечьем обличье. Будут думать лишь о еде и о власти. Изгадят и землю, и небо. Забудут предков. Забудут свой танец. А сердца их забудут радость. Из камня будут сердца. Забудут…»
Он просыпается вместе со словом «забудут» в обнимку. Ему трудно сообразить, что он уже проснулся, потому что вокруг него кромешная тьма без единого проблеска. И то, что казалось ему словом «забудут» – это только вой ветра снаружи, бешеный грохот, отдающийся гулким эхом внутри пещеры.
Чтобы увериться, что он вправду не спит, Режущий Бивень на четвереньках подбирается к выходу. Размах ночной бури пугает его. Ветер ревёт стадом раненых мамонтов, струи дождя хлещут розгами забившиеся во тьму скалы. Духи выпустили стихии из своих кладовых. Остановить такой ураган не сможет, наверное, даже великий шаман. Режущий Бивень заползает обратно подальше в пещеру и, свернувшись клубком, словно ёжик, хочет снова уснуть. Но неистовый вой ранит уши, от него дребезжит в голове, будто случился там камнепад, будто рассыпались вдребезги стылые мысли. Человек затыкает уши ладонями, вой проходит и сквозь ладони. И ему остаётся смириться и слушать, с содроганием слушать вселенский шум. Духи земли и неба должны высказать всё, что у них наболело. В надежде, что человек не разучился ещё понимать эту боль.
Постепенно отдалённый грохот стихает. Как-то крадучись возвращается сон. Сияет приветное солнце и звучат странные слова. Как будто чужие, как грохот ветра, но совершенно понятные. «Мы выбираем великую любовь», – говорит кто-то рядом. Возможно даже он сам. «Позади великой любви должны быть великие разрушения» – совсем странные слова, но, без малейшего сомнения, он всё это откуда-то знает. Лучше чем кто бы то ни было. Он и его отряд. Те, кто отрядились стоять рядом. Одна из тех, кто отрядилась, такая лучезарная, её радостный свет ярче солнца. Он улыбается чуть не до слёз. Или даже до слёз. Он не может отвести от неё взора. Он просто слепнет.
И тогда возвращается тьма. И в этой тьме грохочет буря. Громче и громче.
****
Пёстрый Фазан радовался во сне. Очень радовался. Он знал волшебное слово! Он даже плясал от радости, что он знает волшебное слово.
Он был внутри какой-то ограды. Своим волшебным словом он мог заставить любого зверя придти сюда, к нему, за ограду. Он командовал всеми зверями, они становились его пленниками, едва он произносил своё волшебное слово. Птицы тоже становились пленницами и не могли улететь. И рыбы. Он знал, что и рыбы не устоят перед волшебным словом, и снова плясал.
