Файерфокс – Огненный лис - Людмила Файер
Земля, окутанная черными дымными тучами не могла согреться. Огненный Кот, видя беду, сотворенную капризной и мстительной Лунной Кошкой, просил ее сжалиться над многочисленными, опекаемыми им земными существами с теплой кровью в жилах. Он даже обещал ей прогулку по Млечному пути, где под лапами разлито звёздное молоко. Наконец Кошка успокоилась и посмотрела на Землю.
— Что я наделала!? — воскликнула она, увидев сотворённое. — Я погубила великую красоту и гармонию, оставив лишь обугленные тела и выжженные плеши лесов! Пусть же Земля оденется в белый саван скорби, чтобы скрыть следы моего гнева! Я не хочу, чтобы мои глаза видели это!
Стало очень холодно, и с неба посыпались белые, холодные пушинки. Они, кружась, падали на обезображенный лик Земли, постепенно хороня под собой следы бесчинства лунной красавицы.
Печальный танец белых мух продолжался бесконечно долго, пока все не было надежно скрыто под белым саваном. Саваном забвения…
…Я крепко спал…
Мне снился завораживающе прекрасный танец "белых мух" и раздуваемых ветром пушистых головок созревших одуванчиков. Я бегал по поляне, усыпанной белым, холодным, искрящимся песком и мои лапки мерзли от соприкосновения с ним. Мир был холодным, безмолвным и одиноким.
"Зачем такая красота, лишенная жизни и любви?" — подумал я во сне. И проснулся.
Рядом с моим носом сопел носик Мяу, справа похрапывал Мау, а сверху, тихо вздыхая во сне, лежала мамина голова. Ее усы подергивались, словно она продолжала рассказывать нам свои бесконечные легенды…
Любовь таю в себе… Однако в те мгновенья,
Когда никак мне не сдержать тоску,
Любовь является вдруг взору твоему, —
Так из-за гребней гор в низинах, здесь
простертых,
Луна восходит, разгоняя тьму!..
(Ки-но Цураюки)
ГЛАВА 9. ПОКА ГОРИТ ОГОНЬ НАДЕЖДЫ…
…Светлое время дня все сокращалось, поздно рассветало и рано начинало темнеть. Наступило время зимнего солнцеворота. Мы просыпались еще затемно, выходили на поверхность и какое-то время бегали и скакали, играя друг с другом, чтобы согреться. Ма, как обычно, отправлялась на охоту, оставляя нас одних на целый день.
Добычи попадалось все меньше. Многие залегли по теплым норам в глубокую спячку, и мы часто ложились спать с пустым брюхом. В наших глазах постоянно горел голодный огонек. Мама делала, что могла, но не все было в ее силах. От частого недоедания и промозглого холода заболела Мяу. Она лежала на подстилке из сухой, провонявшей лисами травы и громко чихала. Носик ее был сухим и горячим. Иногда она выползала из норы, чтобы пожевать немного снега, чтобы утолить жажду, ёжилась от холода и быстро спускалась обратно в нору, где, забившись в самый дальний, а оттого и самый теплый угол, мелко дрожала, пряча нос в кончик хвоста. Мы с братом ложились рядом с ней, пытаясь согреть, дурачились, пытаясь развеселить, но Мяу все продолжала трястись и зябко кутаться в хвост.
Ей нужна была хорошая пища с теплой кровью. Мяу слабела с каждым днем. Ее все меньше интересовали наши забавы и игры. Приходя с очередной охоты, мама, первым делом, обнюхивала сестру, лизала ее горячий, сухой носик, а потом в зависимости от того, принесла она добычу или нет, отдавала ей самое вкусное и ценное — сердце, печень, почки, мозг…
Нам оставалось разделить между собой мясо, кожу и косточки, чем мы и спешили заняться с урчанием и шутливым рычанием. Мы не нападали, мы просто предупреждали друг друга, как делают все, кому в голодную пасть попала добыча.
…Как-то утром, проснувшись первым, я заметил, что мама не спит. Она лежала рядом с нами, боком к выходу, и смотрела на нас. Ее глаза были сухими, но я никогда раньше не видел в них такого выражения потаенной скорби. В сереющем рассвете, с трудом проникающем в нору, еле-еле дающем слабое свечение вокруг тела матери, я только сейчас заметил как она похудела. Ее лопатки торчали острыми выступами, скулы и челюсть резко выделялись, крестец, обтянутый шкурой, наводил на мысль, что сама она не ела уже который день, отдавая нам все, что приносила.
Ма смотрела на нас, на тихо похрипывающую в углу Мяу и не могла отвести глаз. Что нам оставалось? Сколько нам оставалось? Кто из нас останется? Посмотрите в глаза любой матери, которая смотрит на своего больного ребенка и не имеет возможности ему помочь, и вы поймете, что я увидел в ее глазах. Тоску. Обреченность. Страдание. Отчаяние.
— Ма, — прошептал я тихо, чтобы не разбудить остальных, — Ма, мы все умрем? Ты так на нас смотришь, как-будто прощаешься с нами. Ма, мне страшно. Не смотри так. Ведь все будет хорошо, правда? Мяу поправится. Я и Мау пойдем на охоту и поймаем много хорошей еды. Ты пока отдохни и погрей Мяу. Видишь, ей все время холодно… А мы с братом пойдем охотиться. Ты не волнуйся, мы сумеем. Ты нас хорошо учила. Все будет в порядке. Мы сильные. Мы мужчины нашей стаи. Мы защитим и позаботимся о вас.
Мама посмотрела на меня и заплакала.
— Прости Миу-миу, я не смогла вас дорастить до того возраста, чтобы вы стали взрослыми. Не смогла прокормить. Не смогла уберечь. Я оказалась плохой матерью. Твой отец, Огненный Кот, видимо, совсем отвернул свое лицо от этого мира.
