Ольга Хлудова - За голубым порогом
— Что за ерунда! — пробормотал Александр Георгиевич и пошел разбираться в происшедшем. Вернулся он почти сейчас же и очень сердитый. — Вы Чока не видели? — спросил он нас.
— Со вчерашнего вечера его не было, — ответили мы.
— В золе костра отпечатки его лап, а шерсть прилипла на краю котла. Это его работа.
— Вели вы будете его наказывать, надо это сделать немедленно, — заметил Николай, — Потом всякое наказание будет бессмысленным. Собака просто не поймет, за что несет расплату.
— Знаю, — сказал сердито директор, — да где его, подлеца, теперь найдешь! Чок! Чок! Ко мне! — Интонации его голоса не сулили ничего хорошего. Я подумала, что Чок будет последним идиотом, если сейчас прибежит на зов хозяина. Чок, видимо, разделял мою точку зрения. Он не появился.
Пока директор писал шоферу путевку, я пошла по знакомой тропке в сторону реки. В высокой траве среди кустов что-то белело.
Оттянув на затылок шелковистые уши, Чок распластался на земле. Он следил за мной блестящими темными глазами. Вид у него был виноватый, но счастливый. Непомерно раздутое брюхо не оставляло и тени сомнения в том, куда делась каша студентов.
Александр Георгиевич и Николай звали меня к машине. Услышав голос хозяина, Чок тяжело вздохнул и еще плотнее приник к земле. Я подмигнула ему и поскорее вернулась назад, чтобы не навести на след преступника его разъяренного владельца. Кто виноват, что голодный щенок нашел на улице котел с едой и воспользовался случаем раз в жизни наесться до отвала. Мои симпатии были на стороне Чока.
Мы уехали, уверяя Александра Георгиевича и себя, что скоро вернемся сюда, в страну непуганого зверя. Но кто знает, когда это желание воплотится в жизнь…
* * *
Я лежала на жесткой койке в кубрике и прислушивалась к мерным ударам волн. Небольшое суденышко, ласково именуемое на языке дальневосточных моряков жучком, упрямо пробивалось сквозь волны и ветер. Мы задержались во Владивостоке и вышли только перед заходом солнца. В сумерках поднялся сильный ветер. Спать совсем не хотелось, да и трудно было заснуть. При каждом крене судна на правый борт узкое ложе наклонялось под углом в сорок пять градусов, и я рисковала очутиться на полу. Однако мои соседи по кубрику, свободные от вахты, спокойно спали на своих койках, протянувшихся в два яруса по обе стороны узкого прохода. Свернувшись котенком, сладко посапывала в подушку девушка, судовой кок. Темный локон лежал на ее розовой щеке. Она спала так крепко и безмятежно, будто и не мотало наше судно семибальной волной. Небольшое зеркальце над ее изголовьем ритмически постукивало по переборке в такт ударам волн, бросая на одеяло отраженный свет лампочки. Николай сидел на скамейке в конце кубрика и пытался что-то писать, придерживая ногами ускользающий стол.
В иллюминатор над головой ломились волны, то закрывая его темным полотнищем воды, то взрываясь белоснежными фонтанами пены.
Мне скоро наскучили гимнастические упражнения на качающейся полочке у самого потолка. Не без труда спустившись со своего насеста и натянув сапоги и плащ, я вскарабкалась по вертикальному трапу. Ветер рванул дверь, волна ударила в борт — и я вылетела на палубу.
В слабом свете бортовых огней у ног возникали бледные призраки пенистых гребней, шипя заливали палубу и исчезали, гонимые ветром, в темноте.
Крохотная пылинка света, дрожащий огонек мигал вдали. Маяк ли это, стоящий на скале над морем, или одинокий буй, прикованный ржавой цепью, бледным лучиком указывает нам правильный путь?
Цепляясь за выступы палубной надстройки, я пробралась по узкой бортовой палубе на нос катера. Здесь, на банке (скамейке) у рубки, спал кто-то, прикрытый брезентом. Лицо рулевого, освещенное снизу слабым светом компасной лампочки, казалось трагической, призрачной маской. За рубкой было тише. Брызги не летели в лицо холодным дождем, волны, разрезаемые высоким носом судна, шипели и хлюпали в клюзах, но палубу не заливали. Я устроилась на ящиках с научным оборудованием. Пахло морем, смолой, влажным деревом и брезентом, приторным запахом солярки. Знакомый, любимый букет запахов, неразрывно связанный с экспедициями. Всего лишь месяц назад шумел за бортом весенними штормами Каспий, а теперь кидают катер шалые волны Японского моря.
Судно шло на юг, в бухту Троицы. Некоторое время мы будем работать там, почти у самого края нашей страны. Потом двинемся севернее.
Неслышно подошел капитан. Он стоял рядом со мной, всматриваясь в тьму ночи.
— Долго еще идти? — спросила я.
Капитан присел на ящики, похлопал себя по карманам в поисках спичек, долго чиркал по отсыревшему коробку и неторопливо прикурил, держа огонек в ковшике ладоней. Только после этого он ответил на вопрос
— Если все будет хорошо, через час должны прийти.
Мне знакома эта формула «если все будет хорошо». Моряки знают неожиданности, которые может преподнести капризное море, и очень осторожно говорят о времени прибытия.
Мы молча сидели, прислушиваясь к порывам ветра и мощным шлепкам волн по бортам судна. Я посмотрела на часы. Выл уже первый час ночи.
— Что не спите? — спросил капитан.
— Очень болтает, да и жарко в кубрике, — ответила я,
— Осторожнее ходите вдоль борта, — предупредил капитан, — Палуба там узкая, свалитесь в море, мы и не услышим.
— А бывали такие случаи?
— Конечно, на море всякое бывает. А тут шторм, хоть и не очень сильный. Да и ночь темная. Упадете, где вас потом искать?
— Буду сидеть здесь на ящиках и никуда не пойду, — охотно обещала я, поеживаясь при мысли о волнах, хлеставших за бортом.
Рулевой окликнул капитана из рубки. Я видела, как они совещались, склонив головы к бледному свету маленькой лампы. Где-то далеко на горизонте вспыхнул на мгновение зеленый огонек и погас. Поднявшийся нос судна закрыл его на несколько секунд, потом зеленый глазок опять мигнул и погас, подчиняясь особому своему ритму. Капитан вышел из рубки.
— Вот и бухта Троицы, — сказал он, протягивая руку в сторону мигалки. — Как туда зайдем, сразу станет тише.
Судно понемногу поворачивало направо, огонек маячка медленно переползал по левому борту и скрылся за кормой. Ветер заметно стих. На фоне темного неба смутно рисовались очертания еще более темной громады сопки. Волны все ленивее раскачивали жучок, впереди стали появляться далекие огоньки. Они медленно приближались, сопка растаяла в темноте, и налево распахнулся широкий проход. За плоским островком возникли ярко освещенные причалы и корпуса рыбокомбината. В совершенно тихой темной воде струились золотые змейки отсветов фонарей. Целое стадо сейнеров дремало бок о бок, прижавшись к высокому пирсу. Выше по сопке кое-где горели огоньки в окнах; два-три уличных фонаря освещали густые купы деревьев. Трудно было представить, что совсем рядом ветер срывает пенные гребни с высоких волн. Шум прибоя, доносившийся сюда порывами ветра, только подчеркивал покой бухточки.
