Рози — моя родня - Джеральд Даррелл
— Но без бензина мы никогда отсюда не выберемся, — возразила мама. — А мясо в такой жаре долго не пролежит теперь, когда весь лед в шкафу растаял.
— Вам не беспокоиться, миссисы Дарреллы, — заверил Спиро. — Я сказать вам, что все устроить, значит, устроить. Я сделать так, что все рыбаки прийти сюда и забрать нас.
— Какие рыбаки? — спросил Ларри. — Единственный рыбак, которого мы пока видели, этот тип, который бежал из психбольницы.
— Нет-нет, мастеры Ларрис, — сказал Спиро, — я говорить про рыбаки с Корфус. Которые выходить ловить ночью.
— Не понимаю, о чем ты толкуешь, — проворчал Ларри.
— Я понимаю, — поспешил я продемонстрировать свою осведомленность. — Ночью целая флотилия выходит на лов с огнями. Они ловят рыбу сетями с подсветом, у них я получаю самые интересные образцы.
— И Аргонаута арго тоже? — поинтересовался Теодор.
— Ну да, — ответил я. — А еще они вылавливают педицелляриевые морские звезды.
— Надеюсь, на них можно положиться, — заметил Ларри.
— Я устроить, мастеры Ларрис, — негодующим тоном заверил Спиро. — Они сказать, что подойти сюда около два часа.
— Стало быть, когда закончат лов? — справился Теодор.
— Да, — сказал Спиро.
— У них могут оказаться интересные образцы, — заключил Теодор.
— Как я и подумал, — подтвердил я.
— Ради Бога, кончайте толковать про образцы, давайте выгрузим съестное, — вмешался Ларри. — Не знаю, как остальные, но я жутко проголодался.
Мы осторожно извлекли из лодки баранью тушу, которой пламя очага придало сходство с мореным дубом, и корзину с фруктами. Перенесли все на наш катер, чтобы к мясу не пристала ни одна песчинка, и учинили роскошную трапезу.
Наступила ночь, луна расписала поверхность моря оранжевыми, желтыми и белыми дорожками. Мы наелись сверх меры и явно перебрали вина. Свен не давал передышки своему аккордеону, остальные танцевали кто польку, кто вальс, а кто мудреные австрийские танцы под руководством Макса. Танцевали так лихо, что Леонора свалилась за борт, вызвав красочный взрыв фосфоресценции.
В два часа ночи у входа в наш залив вереницей белых бусин выстроилась рыболовецкая флотилия. Один катер отделился от шеренги и подошел к нам. После привычных греческих препирательств, рождающих гулкое эхо в прибрежных скалах, нас взяли на буксир и отвели к остальным судам, затем вся флотилия взяла курс на Корфу.
Глядя на цепочку огней впереди, я представил себе, что мы находимся в самом хвосте кометы, летящей над черными водами.
Когда наш буксир плавно подвел нас к пристани ниже старой крепости, мама вымолвила прочувствованно:
— Конечно, это было по-своему очень приятно, и все-таки я рада, что все кончилось.
В эту самую минуту полтора десятка хмельных рыбаков, которые под руководством Спиро с жаром, на какой способны только греки, взялись переправить холодильный шкаф с катера на пристань, покантовав его и так и сяк, шлепнулись вместе со шкафом в воду, и тот лег на дно на глубине около четырех метров.
— Вот видите! — воскликнула мама. — Достукались! Говорила вам, что не надо было брать с собой этот холодильный шкаф.
— Ерунда, — сказал Ларри. — Завтра утром запросто вытащим его.
— Но что я буду делать без холодильного шкафа? — не успокаивалась мама. — Придется заново разбираться со всеми припасами на ближайшие три-четыре дня.
— Да перестань ты переживать, — говорил Ларри. — Честное слово, можно подумать, случилась невесть какая катастрофа. Спиро будет доставлять нам продукты.
— Пусть для тебя это не катастрофа, — сухо произнесла мама, — но для меня еще какая.
Тепло попрощавшись с остальными участниками вылазки, мы расположились в машине Спиро и поехали домой. Хотя Ларри весело напевал, а Лесли расписывал маме прелести пистолета с перламутровой рукояткой, хотя Марго всячески убеждала маму, что из подаренного ею отреза выйдет чудесное платье, а я не жалел усилий, чтобы поднять настроение мамы, рассказывая о чрезвычайно редкой бабочке, которую поймал подаренным ею сачком, наша родительница до самого дома хранила ледяное молчание. Было очевидно, что утрата холодильного шкафа причинила ей глубокую боль.
Войдя в дом, она налила себе добрую порцию бренди и села на кушетку, явно пытаясь сообразить, каким меню мы сможем обходиться, пока холодильный шкаф не будет извлечен из морской пучины, в чем все мы, включая Спиро, горячо заверяли ее.
Ларри обнаружил, что на его имя поступила почта. Наполнив себе бокал вина, он с интересом принялся вскрывать письма.
— Боже! — воскликнул он, читая второе письмо. — Грубенштейны едут к нам… и Гертруда будет с ними.
Мама очнулась от своего гастрономического транса.
— Грубенштейны? Ты говоришь про этого жирного человечка, который выглядит так, словно не мылся полтора месяца, и про эту его ужасную цыганистую супругу?
— Замечательный талант, — сказал Ларри. — Из него получится выдающийся поэт. Гертруда тоже интереснейшая женщина — пишет чудесные картины. Она понравится тебе.
— Понравится тем больше, чем меньше я их буду видеть, — произнесла с достоинством мама. — Об этой Гертруде судить не берусь, но Грубенштейны — далеко не подарок.
— Как это понимать: чем меньше ты будешь видеть? — удивился Ларри. — Они остановятся у нас.
— Как — ты пригласил к нам? — поразилась мама.
— Ну конечно, — ответил Ларри, словно иначе и быть не могло. — У них нет денег, чтобы снять себе жилье.
Мама глотнула бренди, надела очки и попыталась изобразить крайнее негодование.
— Ну вот что, Ларри, — твердо молвила она, — пора покончить с этим. Я не желаю, чтобы ты приглашал всех этих людей, во всяком случае, не предупредив меня? Когда они должны приехать?
— Послезавтра, — сказал Ларри.
— Пора покончить с этим, — повторила мама. — Пожалей мои нервы.
— Не понимаю, чего ты так разворчалась, — огрызнулся Ларри. — Это чудеснейшие люди. И ведь ты отлично отдохнула, разве нет?
Глава третья
КОВАРНАЯ КОРОБКА
Во второй половине 1939 года, когда стало очевидно, что война неизбежна, наша семья покинула Корфу и возвратилась в Англию. На первое время мы сняли квартиру в Лондоне, и пока мама в поисках дома совершала вылазки в провинцию, я мог свободно изучать Лондон. Хотя мне никогда не нравились большие города, Лондон той поры пленил меня. Как-никак самой крупной знакомой мне столицей был город Корфу, величиной не больше какого-нибудь захолустного английского городишка,
