Автор неизвестен - Щедрый Буге
Широкий торосистый коридор реки открывал поворот за поворотом. Кое-где бугрились обширные наледи. От них, словно от чаш с кипятком, лениво поднимался пар.
За Разбитой, на небольшом возвышении, как на постаменте, высилась двадцатиметровая каменная глыба. Ее грубые, во точные контуры напоминали массивную голову ухмыляющегося великана. Особую прелесть придавали скале роскошные лишайники, покрывавшие ее «затылочную» часть пестрым радужным ковром. То ярко-красные, почти кровавые, то нежно-зеленые, то сиреневые, они были словно краски сочной палитры художника. Природа щедра и нетороплива: ее никак не упрекнешь в недостатке фантазии, и за тысячелетия с помощью ветровой эрозии, воды и солнца она творит чудеса. На подходе к Джанго до нас долетел глухой невнятный рокот. Сначала мне показалось, что это гул мотора, но вскоре я увидел, что ошибся. Шум исходил от удивительного по красоте порога, обрамленного изумрудным ожерельем льда и покрытого вихрастой шапкой тумана. Хор в этом месте зажат скалистой стеной с одной стороны и невысоким каменным мыском, глубоко вклинившимся в русло, — с другой. Русло завалено обломками базальтовых плит, и река, разделяясь на несколько потоков, рвалось на простор.
Мороз усмирил ее буйство, одев толстым льдом, но в самом центре на стрежне остался не замерзший участок. Зеленоватые буруны бесновались в тесном кольце, пытаясь разрушить оковы. Но мириады брызг тут же оседали на ледяные надолбы, делая их все более неприступными. Пройдет еще несколько дней, и порог сплошь заплывет льдом, затихнет до весны.
Ниже по течению заметили темный бугор, слегка припорошенный снегом. Каково же было наше удивление, когда, подойдя, мы увидели, что это лосиха. Надо льдом возвышались передние ноги, голова и половина туловища. Вокруг следы волков. В боку лосихи зияла дыра, через которую те вытащили все мясо.
— Волки часто так делают: гонят лося на слабый лед, а как он провалится, окружат и ждут, когда вмерзнет, — прокомментировал Лукса.
Я содрогнулся, представив эту жуткую картину.
Ну вот, наконец, и Джанго. Можно отдышаться. После болезни я был еще слаб, и отдых затянулся. Поев мяса и выпив душистого чая с подрумяненным на костре хлебом, терпеливо ладил острым ножом. День угасал. Пора было возвращаться.
Взвалив на плечи рюкзаки с продуктами, тронулись в путь. Сумерки быстро сгущались. Когда подошли к порогу, было совсем темно. Ревун, при свете дня сказочно красивый, в кромешной тьме казался угрюмым и зловещим. Дальше шли на ощупь по уже застывшей лыжной колее, определяя край следа плоскостью лыж. На чуть припорошенных снегом наледях, чтобы не сбиться, поджигали смоляк. Обратная дорога меня совершенно доконала. К становищу подходил вовсе без сил. И тут в прореху туч запоздало выглянул ярко-желтый диск луны, напоминающий лицо радостно улыбающегося колобка, сумевшего вырваться на волю. Тайга осветилась мягким золотистым светом.
Но сердитая хозяйка-ночь быстро спрятала непослушного за высокий конус сопки, а на нас накинула черное, с крапинками звезд, покрывало, точно поторапливая ко сну.
— Луна о сопку ударилась и на звезды рассыпалась, попытался шутить Лукса.
Напившись чаю, сразу забрались в мешки, и я впервые, несмотря на крепкий мороз, проспал до утра, ни разу не проснувшись.
БОЛЬШИЕ РАДОСТИ
Еще одна неделя прошла впустую. В последнее время чувствую себя волком, безрезультатно рыщущим в поисках добычи, который, несмотря на неудачи, вновь и вновь черпает невесть откуда силы, и все с большим ожесточением продолжает идти к заветной цели. Надежду на успех не теряю и духом не падаю. А когда подступает отчаяние, то сам себе напоминаю известную историю о лягушках.
«Попали как-то в горшок со сметаной две квакуши. Бока у горшка крутые да высокие-никак не выбраться. Одна лягушка смирилась — все равно помирать. Перестала барахтаться и утонула. Вторая барахталась, барахталась в надежде выбраться и лапками из сметаны масло сбила. Тут она из горшка и выпрыгнула!».
Сегодня, когда настораживал капкан, боковым зрением уловил какое-то движение на краю промоины. Оглянулся — норка! Пробежав немного, она змеей скользнула и поплыла по узкой полоске воды. Только голова замелькала между заберегов. Вскоре я потерял ее из виду.
Обедать вернулся в палатку. Отдохнув, направился в сторону Разбитой. Выйдя на небольшой ручей, остановился и сразу обратил внимание на рябь, пробежавшую по глади черной полыньи. Меня это озадачило: ветра-то не было. В этот момент из воды показалась… норка. Надо же, — подумал я — то за неделю ни одной, то весь день перед глазами скачут. Держа в зубах рыбку, норка ловко взобралась на берег. Я застыл как вкопанный. Она оценивающе оглядела меня и, сочтя что я не опасен, встала как бобренок на задние лапки. Дотрапезничав, спрыгнула на лед и вновь скрылась в воде, Через несколько секунд появилась опять и стала чистить, прилизывать шубку.
Я вскинул ручье, прицелился, но выстрелить не решаюсь — далековато. Стал ждать, в надежде на то, что подбежит ближе. Прошло несколько томительных минут. Нервы дрожали от напряжения, сердце забилось учащенно. Наконец зверек закончил прихорашиваться и… побежал прочь. Раздосадованный, пошел дальше, как вдруг навстречу выкатывается Лукса. По веселым лучикам, разбежавшимся от глаз, было видно, что он с богатым трофеем. И точно — я не ошибся. Лукса поймал соболя! Наконец лед тронулся!!! — Камиль, не пойму, ты норку ловишь или медведя? — А в чем дело? — оторопел я. — Смотрел твои капканы на ключе. Зачем такой большой потаск делаешь? — А как же? Кругом полыньи. С маленьким норка до воды доберется и ищи ее тогда. — Неправильно думаешь. Норка с капканом в воду не идет — на берег идет. А если потаск тяжелый, то она лапу грызет и уходит. Однако пора мне, путик длинный, а день короткий, елка-моталка, — попрощался Лукса и размашисто заскользил своей дорогой.
Подходя к последнему канкану, я заметил, что кто-то дернулся под берегом у коряги. Затеплилась надежда: вдруг тоже удача? Но, увы — попалась заурядная сойка. У самого обрыва остановился, соображая, где лучше спуститься на берег. И не успел глазом моргнуть, как перед сойкой, словно по волшебству, возник громадный филин. Окончания его маховых перьев необыкновенно мягкие и нежные. Поэтому летает он совершенно бесшумно, словно призрак. Размеры птицы меня поразили: высота не менее шестидесяти сантиметров, а голова как у трехлетнего ребенка.
Увидев над собой пернатого гиганта, сойка в смятении заверещала, вскинула крылья, но он бесстрастно занес лапу и вонзил когти в грудь. Резкий крик взметнулся в небо и тут же оборвался. Я свистнул. Филин поднял голову, вытаращил немигающие глаза и исчез так же бесшумно и незаметно, как появился. Вот бестия! Спустившись вниз, вынул еще теплую сойку из ловушки и положил ее в пещерку вместо приманки, а капкан перенасторожил.
