М. Эльберд - Воспоминания охотничьей собаки
— Это… Это как? — пробормотал он.
— А вот у Картечи спроси! — ответил торжествующий племянник. — Картечью туров не стреляют, зато Картечь их ловит живьем. Ясно?
— Не-а! — честно ответил дядя.
— Ну, ладно. Потом расскажу. А ты пока зарежь этого козлика.
— Ха! Зарежь! Что он, баран что ли?
— Не будешь?
— Не-а! Я хоть и не такой знаменитый охотник, но все-таки охотник. Понял?
— Что делать?
— Дождемся попутного грузовика, отвезем в село, там кого-нибудь попросим.
— Ну, ладно, а пока его надо привязать.
Хозяин подтянул тура к машине и привязал веревку к заднему бамперу. То же самое сделал и Иосиф, опасливо поглядывая на массивные рубчатые рога. Тур несколько раз рванулся, сотрясая «шайтан-арбу», но тщетно. Его влажные бока раздувались и вздрагивали.
— Машину починил? — спросил племянник у дяди.
— Не в карбюраторе было дело, — виновато развел руками Мухтар.
— Значит, что-то с электричеством, — решил хозяин. — А ну посмотрим еще раз. — Он открыл дверцу и положил винтовку на сидение. Иосиф бросил туда же свой пустой рюкзак.
Когда мужчины полезли во внутренности машины, тур дернулся, и я увидела, как у самого рога лопнула одна из веревок. Потом хозяин сел за руль, а тур снова дернулся, сильно тряхнув машину… и вдруг машина завелась: весело заурчал мотор, выхлопная труба чихнула облачком вонючего дыма.
— Видал, какой наш козлик! — радостно крикнул Миша. — Умеет машины заводить!
А «козлик» в это время уже скакал, с оторванным бампером на буксире в сторону родных пастбищ.
— Эй! Куда?! — заорал дядя и, на ходу вытаскивая нож, бросился вдогонку.
Резвость он показал завидную и догнал тура, отягощенного тяжелым и страшно громыхающим грузом, почти одновременно со мной. Я заплясала перед турьей мордой, а Мухтар схватился за веревку и уже в падении, одним ударом лезвия перерубил ее.
— Стреляйте! Чего стоите? Стреляйте! — вопил он. Хозяин схватил винтовку, тщательно прицелился и… метко поразил пустую консервную банку, которая валялась у костра, совсем не в той стороне, в какую удирала наша сегодняшняя добыча…
Когда после безуспешной погони я вернулась к машине, то услышала, как хозяин говорил Мухтару:
— Все-таки придется тебе, дорогой дядюшка, резать сегодня барана…
Кусочек третий
Палыч с самого утра ушел на усадьбу, а мне приказал никуда не отлучаться и стеречь огород. Обещал принести ливерной колбасы. Я, конечно, не поверила, но все равно с нетерпением ожидала его возвращения.
Жара, мухи… Скука смертная.
Вот уже полдень, а Палыч не возвращается. Вместо завтрака, он сегодня хлебнул самогона. Не попался бы на глаза Директору, который вроде хотел сегодня приехать. А то я знаю! Начнется тогда, как бывало порой на охоте перед первым гаем… Директор, пожилой, полный, но очень подвижный, подбежит к Палычу, потянет коротким вздернутым носом, и его круглое лицо сразу побагровеет, а маленькие васильковые глазки начнут метать быстрые голубые искры:
— Опять успел клюнуть перед охотой! Ну, смотри! Я тебе усищи твои пьяные повыдираю! Дождешься у меня!
На это Палыч вызывающе ухмыльнется и дерзким петушиным фальцетом выкрикнет:
— А ты не пужай, Директор! Не пужай! Вот сбягу с твово хозяйству, тады сам будешь в гай ходить!
Директор со злостью плюнет и отстанет от старика, а Палыч еще долго будет трястись от беззвучного смеха. Очень уж забавной ему кажется картинка — Директор в роли гайщика…
От нечего делать я собралась было сходить к дыре в сетчатой ограде вокруг участка топинамбура, но вспомнила, что только вчера лесничий с Палычем переплели ее толстой проволокой. Потом я попыталась сосредоточиться на мыслях о следующем куске своих воспоминаний. Ничего не вышло: мысли медленно плыли по какому-то дурацкому замкнутому кругу, вяло уклоняясь от столкновения с разной чепухой и вздором, и каждый круг заканчивался встречей с упитанным колечком ливерной колбасы.
И вдруг — о, Мазитха, бог кабардинского леса! Что за наваждение?! Я слышу такой знакомый и такой очаровательно немузыкальный, громкий и протяжный вопль кота Федьки. Вон он, идет наш пропащенький — между высокими качающимися травинками уже видна дымчатая спина — идет, бедолага, и надсаживает свою глотку жалобным душераздирающим мявом. Это он хочет, чтобы уже заранее приготовились его встречать, ласкать, угощать и — главное — жалеть. Очень любит, кошкин сын, когда его жалеют. Очень!
Я радостно полаяла, когда Федя приблизился, затем внимательно его осмотрела. Ну и видик! Бока ввалились, шкура запыленная, глаза слезятся. Тихо мурлыкая, он потерся о мои передние ноги и затем уверенным торопливым шагом направился в дощатую сторожку Палыча. Там он сел в дверях и погрузился в глубокую задумчивость. Я начала расспрашивать, где он шлялся чуть ли не половину лета. Федька, не оборачиваясь, промямлил что-то неразборчивое насчет тоски по семье и осуществленному желанию ее навестить. Вот так новости! Федькина семья! Нет, не могу себе представить…
Большая зеленоватая бутыль, еще содержащая немного мутноватого пойла, стояла на низком деревянном ящике, который заменял Палычу стол. Федя свалил бутыль набок. Через горлышко, неплотно заткнутое кукурузной кочерыжкой, стала мелкими быстрыми капельками сочиться дурманящая жидкость. Старый кот жадно присосался к горлышку. Поминутно вздрагивая и передергиваясь от омерзения, ворча и мявкая гнусным голосом, словно кто-то ему наступал на хвост, Федька с видимым отвращением и в то же время с неудержимой алчностью глотал вонючий самогон. Я хотела его остановить: «Брось, Федя, закусить-то нечем!» Да разве он послушается? Отвалил от бутылки, когда нализался вдоволь.
С горящими глазами, с поднятым, как флаг, хвостом он выскочил из балагана и, воинственно вопя, помчался по картофельным грядкам. Описав широкую дугу, он вернулся к сторожке и вихрем взлетел на ее плоскую крышу. Потом с хриплым воем свалился оттуда, закружился на месте, пытаясь ухватить зубами свой хвост, опрокинулся на спину, тут же подпрыгнул и снова понесся на огород.
Перед заходом солнца пришел, наконец, Палыч. Кот к этому времени угомонился и лежал, притулившись к моему боку. Мы вскочили навстречу Палычу.
— Ты смотри, неужто, Хвёдор! — удивился он. — Явился, не запылился!
Насчет чистоты кошачьего меха, Палыч, конечно, дал маху (Федька был желтый от пыли), но сейчас это не имело для меня ровно никакого значения. Добрый старик все-таки принес ливерную колбасу! Не обманул на этот раз. И дал мне именно такое аппетитное пузатенькое колечко, о каком я мечтала.
