Джеральд Даррелл - Сад богов
Утро, когда пришло известие, что вскоре к нам прибудет граф, было похоже на все другие утра. Мы завершили кофейную фазу завтрака, и каждый предался своим размышлениям. Моя сестра Марго, повязав платком русые волосы, рассматривала два альбома с выкройками, весело и не очень мелодично напевая себе под нос, Лесли, отставив чашку, достал из кармана маленький пистолет, разобрал его и рассеянно принялся чистить носовым платком; мама, беззвучно шевеля губами, штудировала поваренную книгу в поисках рецепта для ленча и время от времени устремляла взгляд в пространство, припоминая, есть ли в наличии нужный ингредиент; Ларри, в пестром халате, одной рукой отправляют в рот вишни, другой разбирал свою почту.
Я был занят тем, что кормил свое новейшее приобретение — молодую галку, которая ела так медленно, что я нарек ее именем Гладстон: мне рассказывали, будто сей государственный деятель пережевывал пищу по нескольку сотен раз. Ожидая, когда галка управится с очередным кусочком корма, я смотрел вниз на манящее море и прикидывал, как провести этот день. Взять ослика Салли и отправиться в оливковые рощи на горах в сердце острова, чтобы попытаться поймать агам на лоснящихся селенитом скалах, где они греются на солнышке и дразнят меня, покачивая желтой головой и надувая оранжевый горловой мешок? Или спуститься к озерку в лощине за домом, где пришла пора стрекозам вылупляться из личинок? А может быть, — самая заманчивая идея — совершить морское путешествие на недавно полученной лодке?
Весной почти замкнутое со всех сторон водное пространство, отделяющее Корфу от материка, было окрашено в нежно-голубой цвет; когда же весну сменяло знойное, жгучее лето, оно придавало тихим водам более насыщенный и нереальный оттенок. При определенном освещении море приобретало словно заимствованный у радуги фиолетово-синий цвет, с переходом в сочную нефритовую зелень на мелководье. Вечером заходящее солнце как бы проходилось кистью по морской глади, нанося расплывчатые пурпурные мазки с примесью золота, серебра, оранжевой и светло-розовой краски.
Поглядишь на обрамленное сушей безмятежное летнее море, и кажется оно таким кротким — голубой луг медленно и равномерно колышется вдоль берегов. Но даже в тихий летний день где-то среди источенных эрозией гор на материке внезапно рождается неистовый жаркий ветер и с воем обрушивается на остров, перекрашивает море в почти черный цвет, оторачивает гребни волн кромкой из белой пены и гонит их перед собой, будто табун перепуганных синих коней, пока они не рушатся, обессиленные, на берег, издыхая в саване из шипящей пены. А зимой под свинцово-серым небом холодное и угрюмое море напрягает тугие мускулы бесцветных волн, расписанные полосами мусора и грязи, вынесенных из долины в залив зимними дождями.
Для меня это голубое царство было сокровищницей, полной причудливых тварей, которых мне страстно хотелось собирать и изучать. Поначалу меня ждали разочарования, потому что я мог лишь, уподобляясь одинокой морской птице, бродить вдоль берега и вылавливать разную мелкоту да иногда с тоской разглядывать какое-нибудь таинственное чудо, выброшенное волнами на сушу. Но затем я обзавелся лодкой, славным суденышком «Бутл Толстогузый», и мне открылось все подводное царство — от глубоких заливов и гротов среди золотисто-красных скальных замков на севере до голубой стихии вдоль блестящих, словно снежные сугробы, белых дюн на юге.
Сделав окончательный выбор, я настолько сосредоточился на обдумывании деталей морской вылазки, что совсем забыл про Гладстона, который негодующе шипел на меня, точно задыхающийся астматик в тумане.
— Если тебе непременно надо держать эту пернатую фисгармонию, — раздраженно произнес Ларри, отрываясь от письма, — научил бы ее по крайней мере петь как следует.
Поскольку он явно не был настроен выслушивать лекцию о певческих способностях галок, я промолчал и заткнул Гладстону клюв здоровенным куском пищи.
— Марко присылает к нам графа Россиньоля на два-три дня, — небрежно сообщил маме Ларри.
— А кто он такой? — спросила мама.
— Не знаю, — ответил Ларри.
Мама поправила очки и воззрилась на него.
— Как это понимать — не знаешь?
— Так и понимай, что не знаю, я его никогда не видел.
— Ну, а кто такой Марко?
— Не знаю, с ним я тоже не встречался. Слышал только, что он талантливый художник.
— Ларри, милый, — сказала мама. — Нельзя же приглашать в гости совершенно незнакомых людей. Тут знакомым-то не знаешь, как угодить, зачем нам еще незнакомые.
— При чем тут это — знакомый, незнакомый? — удивился Ларри.
— При том, что знакомые хотя бы знают, что их ожидает, — объяснила мама.
— Ожидает? — сухо повторил Ларри. — Послушать тебя, так можно подумать, что я приглашаю их в гетто или что-нибудь в этом роде.
— Да нет же, дорогой, я не в этом смысле. Просто наш дом так непохож на нормальные дома. Как я ни стараюсь, у нас почему-то все не как у людей.
— Ничего, если уж кто едет к нам погостить, пусть мирится с нами, — сказал Ларри. — И вообще, я тут ни при чем, я его не приглашал, это Марко шлет его к нам.
— Вот-вот, я об этом и говорю, — отозвалась мама. — Совершенно незнакомые люди посылают к нам совсем незнакомых людей, как будто у нас гостиница или что-то в этом роде.
— Вся беда в том, что ты необщительна, — заявил Ларри.
— Ты тоже стал бы таким, заставь тебя заниматься кухней, — возмутилась мама. — Прямо хоть отшельником становись.
— Прекрасно, как только граф уедет, делайся отшельником, если хочешь. Никто не будет тебе мешать.
— Будете приглашать такую кучу народа, так и впрямь запишусь в отшельники.
— Ну, конечно, — подхватил Ларри. — Надо только как следует организовать это дело. Лесли соорудит пещеру в оливковой роще, попросишь Марго сшить вместе несколько не слишком вонючих звериных шкур из коллекции Джерри, запасешь банку ежевики — и готово. Я буду приводить туда людей, показывать им тебя. «Вот моя матушка, — скажу я им. — Она покинула нас, чтобы вести образ жизни отшельника».
Мама сердито посмотрела на него.
— Честное слово, Ларри, ты способен вывести меня из себя, — произнесла она.
— Я собираюсь проведать малыша Леоноры, — объявила Марго. — У кого-нибудь есть поручения в деревню?
— Ах да, вспомнил, — отозвался Ларри. — Леонора просила меня быть крестным отцом ее отпрыска.
Леонорой звали дочь нашей служанки Лугареции; она приходила помогать, когда мы устраивали большие приемы, а удивительно красивая внешность снискала ей особое расположение Ларри.
— Тебя? Крестным отцом? — удивилась Марго. — Я-то думала, для крестных отцов обязательно безупречное поведение, религиозность и все такое прочее.
