История барсучихи. Мой тайный мир - Киднер Паулина
И вот мы отправляемся на прогулку по маршруту, который предлагаем и нашим посетителям. Наш путь лежит мимо ферм, причем многие из них и ныне принадлежат родовому гнезду Киднеров. Сначала ферма кузена Маркуса, прямо напротив нашей, а далее, у самой реки Бру — ферма дядюшки Дена. На реке здесь и там стоят ворота шлюзов; если повезет, увидишь лебедей, а то и больших бакланов. С началом лета над рекою появляются ласточки — они проносятся, хватая насекомых, которых чем жарче, тем становится больше. Береговая грязь идет на постройку их гнезд, похожих на блюдца и расположенных, как правило, в человеческих жилищах, куда птицы залетают через открытую дверь или разбитое окно.
Несколько ласточкиных гнезд появилось и у нас на ферме. Только вот какая вышла оказия — однажды летом мухи особенно нещадно кусали коров за ноги, отчего они сделались очень нервными, а это затрудняло дойку. Дерек решил побрызгать коров специальным препаратом, дающим защиту от мух на целый месяц. Мы проводили эту операцию в течение трех месяцев, когда мухи особенно злые, и, представьте, помогло — коровы начали вести себя гораздо спокойнее. Но на следующий год ласточки не стали строить у нас гнезда. Мухи, которые так надоедали нашим коровам, служили им пищей; отпугнув их, мы, хотели того или нет, отпугнули и ласточек. Прошло еще целых шесть лет, прежде чем ласточки вернулись.
Отправляясь вечером вдоль реки приглядеть за пасущимся стадом, Дерек нередко наблюдает за летучими мышами, которые появляются над поверхностью воды, едва спустится мгла. Наступает их время — они носятся над рекой, хватая насекомых, а то и мелких рыбешек.
Пересекаем поле — и сворачиваем на старый проселок, почему-то именуемый Вули-Беггарлейн, то есть улица Попрошайки Вули. Время от времени встречаются семейки длиннохвостых синиц, перепархивающих с куста на куст — сядут на миг и снова взлетят. Огибая по периметру расстилающиеся поля, проселок вливается в большую дорогу, которая, в свою очередь, пересекает автомагистраль. Хотя шоссе № 5 весьма портит пейзаж, но с моста, который специально построили для этой трассы, открывается прекрасный вид на земли Сомерсета.
Многие путешественники считают здешнюю местность малоинтересной и проскакивают ее, не замедлив хода. Но сверни с магистрали — и окунешься в медленную, размеренную жизнь, не менявшуюся много десятилетий, особенно на торфянистых землях. Здесь фермеры нередко доят коров прямо в полях, потому что фермы расположены слишком далеко и гонять коров туда и обратно просто лишено смысла. На тракторе привозят портативный подойник, бидоны для молока — и доят. В здешних торфяниках добывают торф, а земли, не используемые для хозяйственной деятельности, оставляют для диких зверей и птиц. Так, Природоохранный трест Сомерсета устроил заповедник Уэстхей — дикая фауна быстро обжила его и процветает. Там теперь встречаются даже выдры. Я уже упоминала об ивах — в здешних краях из них издавна плели корзины, это ремесло сохранилось и поныне.
Спускаемся с моста, ступаем на малохоженую дорогу — и потихоньку шагаем обратно к ферме. Застигнутые врасплох, ныряют под укрытие кустарников шотландские куропатки. По их могучим зеленым лапам можно судить, как прекрасно приспособлены эти птицы для плавания, бегания по болоту и даже лазания по деревьям. Если повезет, увидишь стоящую в реке цаплю — она превосходный рыболов и нередко хватает даже крупных угрей. Неподалеку от нас расположено гнездовье этих птиц. Многие не знают, что такая крупная птица живет в дикой природе, — были даже случаи, когда посетители, вернувшись с прогулки по предложенному нами маршруту, сообщали, что от нас улетела цапля и стоит, как часовой, в реке недалеко от дороги!
Многие приносили нам птиц, но однажды принесли яйца. После катастрофического наводнения 1981 года необходимо было возвести новую прибрежную стену для защиты от приливов. За дело взялся местный подрядчик Артур Дакетт, владелец мощных американских грузовиков. Как-то в промозглый ветреный день он обнаружил, что в том месте, где он собирался продолжить работы, птица устрицеед отложила два яйца. Это очень обеспокоило Артура: он знал, что яйца этой птицы охраняются законом. Но не останавливать же из-за этого работу! Он тут же позвонил в Департамент по охране окружающей среды, получил разрешение на перемещение яиц с места кладки и привез их мне — может быть, удастся вывести птенцов? К счастью, мой домашний инкубатор был в рабочем состоянии; я запихала туда яйца и почти забыла о них.
Между тем в инкубаторе вылупились цыплята бентамки[3], и, к своему удивлению, я увидела среди них очень милого птенца с длинным клювом, одетого в коричневый и белый пух. Из второго яйца так никто и не вылупился. К счастью, птенцы устрицееда появляются на свет отнюдь не беспомощными — они сразу рождаются зрячими, могут бегать, быстро учатся добывать себе корм. Таковы птенцы болотных птиц и уток. И вот наш птенец сидел со счастливым видом среди попискивающих приятелей — хорошо, что они появились на свет одновременно, радовались мы, будет кому научить его клевать и находить пищу! Иногда можешь и сам научить птенца клевать — возьми пинцет и постучи им по блюдцу с пищей, подобно тому, как птицы-родители учат своих детей. Вскоре он вытянулся и стал по крайней мере на два дюйма выше дружков, но те словно не замечали этого — «гадкий утенок» оставался с ними как равный. Мы добавили в его рацион личинок, мяса, которым кормили собак, иногда давали рыбу — конечно, в дикой природе эта птица питается моллюсками, но не ловить же специально для него! «Гадкого утенка» прозвали Олли.
Наконец Олли и его приятели-бентамки выросли достаточно большими, чтобы их можно было выпускать из загона, который находился рядом с сенным сараем. Мы надеялись, что вскоре он станет на крыло и полетит искать себе подобных, благо устье реки находилось в пределах радиуса полета устрицееда. Это произошло вечернею порою, когда я закрывала кур, — Олли помахал крыльями и взлетел. С каким наслаждением созерцала я его полет над нашей фермой, а затем над фермой нашего соседа Майкла в лучах заходящего солнца! Вернувшись в дом, я сообщила Дереку, что Олли наконец-то улетел.
Однако на следующий день Олли вернулся. Майкл увидел, как он что-то клюет возле его сенного сарая, и притащил его нам. Пару недель спустя он улетел снова; потом его нашли разгуливающим по проезжей части Хайстрит городка Бернгэм-он-Си и передали в Отдел дикой природы Общества покровительства животным. Нам позвонил сотрудник отдела Колин Сэддон и сообщил:
— Слушай, не вашего ли Олли мы тут подобрали? Помнится, вы давали ему собачьи консервы. Когда мои коллеги пришли его кормить, он сразу узнал банку!
Очевидно, ему еще нужно было привыкнуть к своим сородичам, поэтому его на время поместили в загон с другими устрицеедами, а затем выпустили на острове Стиэрт-Айленд, где эти птицы водятся в немалом количестве.
Что ни говори, а все-таки удивительно — почему зверь или птица появляются на свет с какими-то врожденными задатками, а чему-то им приходится учиться? Мы обсуждали этот вопрос на лекции, которую нам читал в Бристоле мясник-пенсионер Даг Вудс — настоящий кладезь знаний о дикой природе. Он рассказал, что стрижи и цапли прекращают заботу о птенцах, как только те оказываются в состоянии сами позаботиться о себе. Первое, что требуется от юной цапли, — это вылететь из родительского гнезда и найти воду. Затем — научиться ловить рыбу. Ситуация со стрижами кажется еще более невероятной. С момента, когда молодой стриж покидает родное гнездо, он остается в полете в течение по крайней мере двух лет, за все это время ни разу не коснувшись земли. В воздухе он добывает себе корм, спит, чистит клювом перья. Подросший стриж должен сам найти путь в Африку; он возвращается на следующий год, но даже и к тому времени он остается слишком юным, чтобы производить потомство. Только на втором году жизни стрижи устраивают гнездо — и после столь продолжительного полета впервые садятся на землю. Предполагается, что за свою жизнь — десять и более лет — стриж пролетает более миллиона миль. Ну, не чудны ли дела твои, Природа?
