Виталий Бианки - Клуб Колумбов

— Наверно потому, что он был лисицей, — спокойно сказал Анд. — Коллега Вовк больше полагался на рассказы нашего старожила Ванятки, и многое в его объяснении того… не совсем соответствует действительности. Так, «командует», как писал Ванятка, уходом и приходом «тарелок» вроде нашей Прорвы совсем не «миска» Карабожья; совсем не ему, как говорят новгородцы, «подсудна» Прорва и другие карстовые озёра. Пропускная способность карстовых ходов далеко не такая, как у сообщающихся сосудов прибора в физическом кабинете. Основная причина больших колебаний уровней карстовых озёр в колебаниях уровня подземных вод в прилежащих известняковых массивах.

— Вот те раз! — не выдержал Сага.

— Да, — продолжал Анд. — И ещё должен вам сказать, что карстовые поноры и воронки в наших краях никогда не бывают так велики, чтобы в них могли провалиться один за другим четверо колумбов. Лягушке в них залезть, но не лисе.

— Ещё чего! — рассердился Вовк. — Скажи уж, что мы никуда не проваливались и вы ниоткуда нас не вытаскивали.

— Тащили, — сказал Анд. — Но, по наведённым мной справкам, совсем не водяные прорыли этот подземный ход, а молодые люди, вроде нас с вами. Найдя среди дремучего леса понор — такой узкий, что в него можно было только руку просунуть до плеча, а голова не входила, — парни из деревни Дьяковищи решили, что это одно из мест, где новгородцы — их предки — зарыли клад во времена татарского нашествия. И вырыли здоровую яму и ходы из неё в одну и другую сторону, — по направлению карстового канальца. Но скоро убедились, что поиски их тщетны, и бросили рыть. Это было много лет назад, — и края ямы обвалились, стали отвесными. Вот и образовалась настоящая ловушка, вроде ловчей ямы, куда попались не только неосмотрительные наши юнесты, но даже такой хитрый зверь, как лисица.

— Итак, — задумчиво подвела итоги Ми, — наше страшное летнее приключение-загадку можно считать объясненным целиком и полностью. В ту ночь мы погрузились в геологическое прошлое Земли Неведомой. А я — единственная в этом приключении пострадавшая — очень рада, что моя нога первой ступила на землю этой Преисподней Америки.

— Ванятка, — сообщил Лав, — сводил нас к девяностолетней бабке Фишке, уроженке озера Ямного. Лет было восемьдесят назад, — помнит она, — однажды ушло Ямное озеро среди зимы. Вот была картина! Фишка была тогда девочкой. Она пошла с вёдрами за водой, — а воды нет! Спустилась в прорубь — там волшебный дворец — серебряная крыша холодным огнём горит, переливается. Быстрые рыбки там по дну бегают: есть всё-таки немножко воды в лужах. Подводное царство — как в сказке! Вот красота!

— А как ты нашёл новгородский лес? — спросила Си. — Похож на осенние твои уральские леса?

— Точь-в-точь такой же! То же пушкинское «очей очарованье»! Глядя на здешний лес осенью, я вспомнил многоцветный наш урман.

— Сочинил про него что-нибудь?

— Вот что сочинил. — И Лав прочёл:

       ОЧЕЙ ОЧАРОВАНЬЕ

Как в небе на заре, — в урманеПылает призрачный пожар.И взор мой восхищённый манитБагрец и прозелень, и ржа.

С ума сойти, — какие краски!Ни нежных ландышей, ни роз,Ни синей васильковой ласки,Но — кровь осин, руда берёз

Фонтаном хлещут, машут стягом.Пойми их яркую игру!Крутые слёзы — гроздья ягодРябины — рдеют на ветру.

И птичьего не слышно пенья,И громы грозные молчат;Сухим огнём самосожженьяУрман в безмолвии объят.

Осенний пир — залог бессмертья.Ведь смерть здесь — только краткий сон,И верьте, люди, люди, верьтеОбетам пышных похорон!

Не зря таинственные ели.Творя лесную глубину,Ещё суровей потемнели:Они в хвое таят весну.

Да, «всё на земле умрёт — и мать, и младость»,Но крепко веруй: смерти нет.Твою младенческую радостьТебе вернёт весенний свет.

Месяц восьмой

Пришло время посмотреть, что сделано колумбами за лето. Первыми на собрании Клуба отчитывались орнитологи.

— Всем пятерым, — докладывал Анд, — то есть Таль-Тину, Ре, Ми, Колку и мне, удалось установить пребывание в Земле Неведомой ста пятидесяти одного вида птиц, или, как мы их называем, крылато-пернатых племён.

— Ух ты! — вырвалось у Старого Морского Волка. — Мы и малой части того не наберём наших млекопитов!

— И это совсем не так много, — продолжал Анд. — В сводке русского учёного, заведующего Орнитологическим отделением Зоологического музея Академии наук — Валентина Львовича Бианки — «Наши сведения о птицах Новгородской губернии» — теперь области — насчитывается двести шестнадцать видов. Надо исключить из них семь совершенно случайно залётных к нам птиц — вроде чёрной казарки или белощёкой крачки. Исключить девять только на зиму прилетающих к нам птиц — вроде полярной совы или снежных и лапландских подорожников, которых летом мы никак не могли увидать. Да несколько десятков пролётных через нашу область видов, которых на нашей маленькой Земле Неведомой мы могли разве случайно увидать. Тогда выйдет, пожалуй, что мы основательно познакомились с крылато-пернатым населением нашей Америки. Ручаюсь, что ни один местный старожил понятия не имеет, сколько разных птиц водится в его крае, из чего состоит его дикое птичье хозяйство. А мы обследовали его и записали все племена в инвентарный список.

Круглый год живущих пернатокрылых племён туземцев, то есть, попросту, оседлых видов птиц, пятьдесят один. Таких, которые весной прилетают к нам, в Землю Неведомую, строят себе в ней гнёзда и выводят птенцов, а осенью улетают, — то есть перелётных, — по нашему подсчёту восемьдесят девять.

Прилётных в конце лета с севера мы насчитали десять. Случайно залётных — всего одну камнешарку; и это настоящее открытие, потому что в «Наших птицах» В. Л. Бианки этот вид птиц вообще не значился и открыт здесь только Колком. Гнездо чечётки, прежде считавшейся в Новгородской области только зимовавшей птицей, нашла Ре, а честь открытия гнездования в Земле Неведомой флейтоголосого щура принадлежит Ми. Щур тоже считался прежде только на зиму прилетающей в наши края птицей. Случайно они остались тут летовать или они начали понемногу осваивать для своих гнездований наши края, — покажет будущее. Значилась ведь в «Наших сведениях» чечевичка редкой птицей, а сейчас уже гнездится в каждом подходящем месте.