Петр Заводчиков - Девичья команда. Невыдуманные рассказы
Вера была дежурной, когда поступил приказ выслать роту истребителей танков под Старо-Паново, чтобы закрепиться на вновь захваченной позиции. Бойцы быстро сели на грузовики вместе с собаками. Штабной командир сказал Вере:
— Поедете с Савельевым за ними.
Савельев, добродушный и обычно неторопливый боец, известный во взводе как «мастер затяжного сна», уже стоял у землянки с велосипедом. Для него такие поездки были не внове.
— Айда, девушка!
Вера закинула карабин за спину, взяла свой велосипед, скептически поглядела на него:
— Ехать так ехать.
Грузовики роты уже пылили где-то впереди на разбитой и ухабистой дороге. Как ни хорошо ездил Савельев, все же и ему было, конечно, не поспеть за машинами, а Вере тем более. Ее велосипед вилял на рытвинах, его неудержимо тянуло в кюветы — то в правый, то в левый.
Когда они подъехали к первому контрольно-пропускному пункту, грузовиков и след простыл.
Савельев расспрашивал пожилого бойца, проверявшего документы, куда пошли машины. Тот махнул рукой вперед. Поехали туда, а где свернули, кто их знает?
Миновав развилку дорог, попали в лощину, изрытую воронками и перерезанную траншеями. На велосипеде здесь проехать было трудно, каждую минуту надо было слезать и, таща его, перескакивать через препятствия. А потом снова садиться. Для Веры это было сущей мукой.
— Эх, Александрова, Александрова! — ворчал Савельев, по-сибирски делая ударение на «о». — Когда ты станешь ездить по-людски?
Они медленно продвигались вдоль ручья по лощине, выше которой шло широкое асфальтированное шоссе, и Савельев не выдержал:
— Рванем поверху, была не была!
Только успели выбраться на шоссе и немного проехать, как попали под сильный огонь.
— Слезай! — прикрикнули из ближней траншеи. — Чего немцу глаза мозолите? Он и так молотит дай боже!
Снова скатились в лощину. Но противник и ее держал под плотным артиллерийским огнем. На подходах к передним траншеям вздымались разрывы. Ветер не успевал относить столбы поднятой ими пыли.
По траншеям от передовой медленно брели раненые.
— Смотри, политрук, — остановился Савельев.
Политрук роты, в которую они направлялись, шел навстречу, ординарец поддерживал его под руку. Вторая рука, замотанная бинтами, выглядела белым комом, на котором проступили бурые пятна.
— Так вам до роты не добраться, — сказал политрук, — тем более с велосипедами. Надо в объезд. До роты рукой подать, а в объезд несколько километров, но ничего не поделаешь — здесь и мышь не проскочит.
Вид у Веры был совсем измученный. Внимательно посмотрев на нее, политрук сказал:
— Вот что, Савельев, оставь напарницу здесь, а сам поезжай к командиру роты. За ней придешь после, или командир пришлет связного.
Савельев ушел, а Вера осталась ждать. Несколько артиллеристов подкатили совсем близко сорокапятимиллиметровую пушку и открыли огонь.
«Ну, — подумала Вера, — сейчас тут будет совсем весело». И «веселье» действительно вскоре началось. Немцы открыли по пушке ответный огонь. Низко, почти над самыми головами, прошел «мессершмитт». Он бил из пулемета и сыпал мелкими бомбами. Но расчет продолжал стрелять. Потом Веру сильно тряхнуло, она увидела красную вспышку, на месте которой сразу же начал расти черный столб. В нем вертелось пушечное колесо, летели вверх какие-то обломки…
Когда стало потише, Вера решила пробираться в роту. Раненых встречалось все больше. Среди них были и бойцы-истребители.
В роте, увидев Веру, удивились.
— Цела! — радостно улыбался ей Савельев. — Мы видели, какая там была карусель. Значит, ты здесь останешься, а я поеду с донесением.
Он двинулся по траншее, а Вера прошла немного следом, проводить его. Савельев был метрах в десяти от нее, когда возле самой траншеи разорвался снаряд. Савельев упал рядом с велосипедом. Вера подбежала к нему. Боец лежал, показывая на свои ноги. Они были в крови.
— И велосипед вот… — проговорил Савельев. — Видать, оба отвоевались.
Вера уже разрывала индивидуальный пакет:
— Сейчас перевяжу. Тебя починят, а велосипед… велосипед другой найдется, не велика беда.
Она быстро и уверенно перевязала раненого. Лицо Савельева стало бело-зеленым.
— Донесение… — тихо, с усилием сказал он. — Донесение тебе везти…
Вера взяла конверт:
— Сейчас тебя заберут в санбат, поправляйся скорее. Будем ждать назад.
Савельев ничего не ответил. Она пошла по траншее, добралась до того места, где оставила свой велосипед, и двинулась дальше, ведя его по узкому ходу сообщения. Велосипед мешал ей, педаль ударяла по ногам. Начался новый артиллерийский налет. Снаряды ложились густо. Видно, немцы успели хорошо пристрелять эти места. От близких разрывов трещали доски, которыми кое-где были укреплены стенки траншеи, летели камни и сыпалась земля.
— Забирайся сюда, — показал рукой на нишу под бруствером незнакомый пехотинец.
Вера едва успела подумать, что, пожалуй, он прав, надо переждать, как ее подбросило, швырнуло в сторону, что-то тяжелое навалилось на нее и вдавило в землю.
Она пришла в себя, когда налет уже прекратился. С трудом пошевелила головой. Ощущение страшной тяжести не проходило. Попробовала подняться, но тяжесть, давившая на нее, не давала двигаться. «Засыпало», — поняла Вера. Медленно, сбрасывая навалившуюся землю, она выбиралась из завала, с огромным напряжением столкнула наконец с себя неподатливую мягкую тяжесть. Посмотрела на руки, темные от крови. Кровь была и на разорванной гимнастерке, покрывала черными сгустками колени. Но это была не ее кровь. Рядом Вера увидела мертвое, изуродованное тело того самого бойца, который только что советовал ей укрыться в нише. Теперь и ниши не было. Снаряд разорвался в самой траншее и наполовину засыпал ее.
Вера поднялась, переступила с ноги на ногу, осторожно пошевелила руками. Как будто все цело. Только жужжит, жужжит в ушах, точно над ней кружатся шмели. Обломки велосипеда торчат из земли, засыпавшей траншею.
Обтерла, как могла, руки и колени, отряхнула гимнастерку. Беспокойно подумала: «Много времени прошло, надо бежать».
Ноги плохо двигались. И все-таки она, превозмогая себя, то шла, то бежала — сперва по траншее, потом выбралась на железнодорожную насыпь и двинулась по ней. На полотне дороги лежали раненые.
— Сестрица, пить, сестрица, помоги, — просили они.
— Сейчас придут санитары, мне задерживаться нельзя, — виновато отвечала она, задыхаясь.
Она плакала от острой жалости к этим страдающим людям, но не замечала слез, которые текли по лицу. «Не останавливаться, скорее», — твердила она себе, чувствуя, что, если остановится, уже не сможет бежать дальше.
