Геннадий Падаманс - Первостепь
Сын старейшины был ещё жив. Она ничем не могла ему помочь, разве что погладить по голове – наверное, ей так и стоило сделать, погладить на прощанье и убежать, спрятаться получше; но она схватила Крыло Аиста за руку и волоком потащила. Крики и вопли затихли, негромко стонал только мальчишка, Маковый Лепесток опасалась, что лесной человек услышит эти стоны и вернётся за своей жертвой. Но она не могла заткнуть рот Крылу Аиста. Она не умела скрывать следы, она только сообразила, что лесняки наверняка станут искать пропавшего возле реки, потому она потащила сына старейшины вглубь леса, а потом стала забирать в полуночную, собираясь сделать крюк и обратно выйти к реке напротив стойбища. Но так тащить ей нужно было долго, очень долго, день или ещё дольше – она не думала, сколько, просто тащила. Травяная затычка выскочила, из спины мальчишки полилась кровь, тот потерял сознание. Маковому Лепестку пришлось подобрать затычку и воткнуть назад. Её тошнило от такого обилия крови, голова сильно кружилась, и в какой-то момент она и сама потеряла сознание. Всё вдруг пропало куда-то, и стало черным–черно. Кажется, она бухнулась в траву, кажется, что-то смутно чувствовала, какую-то отдалённую дурноту, но ей всё же было хорошо в темноте, хорошо и спокойно. И совсем ничего не было нужно.
Потом она увидела брата. Он был похож на Крыло Аиста. Он лежал на спине, а в груди, прямо в сердце, торчал обломок дротика. Ей стало страшно. Очень она испугалась, но брат вдруг раскрыл глаза и поднялся. После выдернул остаток дротика из своей груди и куда-то зашвырнул. Дротика в груди больше не было и никакой раны тоже не было, рана вдруг затянулась, а брат уже улыбался. Как прежде!
– Не бойся, сестра, - сказал брат. – Помогу тебе. Выведу.
Она не боялась. Как будто бы не боялась. Но всё же что-то было не так, кажется, она порывалась о чём-то спросить, брата хотела спросить, что, вот, он её выведет, а его самого, его-то кто выведет? Но брат уже исчез, опять была темнота, и в этой темноте она быстро забылась. Ничего уже не было нужно.
А потом сквозь темноту и тишину стало проступать какое-то бормотание. Маковый Лепесток очнулась. Сын старейшины о чём-то бредил. О том, что нужно уходить. «Враги пришли по берегу с полуночной стороны», – повторял Крыло Аиста раз за разом, и она вспомнила, что тащила того в полуночную сторону. Наверное, нужно было делать наоборот. Наверное, им нужно спасаться к полудню. Наверное… - но у неё не было ни сил, ни желания. Она просто лежала и слушала бред мальчишки про врагов с полуночной стороны: да, пришли, да, убили кого-то; и её тоже могут убить, если поймают. Да, пусть, пускай убивают, пускай ловят, - так она думала. А мальчишка стал теперь бормотать про какие-то травы, из которых сплетают ковшик. Он должен сам сплести ковшик, пусть она бросит его. Он поступил недостойно, бежал, не вступил в бой. Он только мальчишка, он не мужчина, он должен был вступить в бой, но бежал и покинул своих. Противно он бормотал. Противно жалился на себя. Маковому Лепестку не понравилось. Она поднялась, схватила мальчишку за подмышки и потащила. В другую сторону потащила, назад, к полудню. Тяжело было тащить. Очень медленно всё получалось. Они едва продвигались. Сын старейшины опять стал просить, чтоб она его бросила, как он сам бросил своих. Но ведь он не прошёл посвящения, он же не был мужчиной, он только мальчик; она сказала ему, что никто не спросит с него, как с мужчины – и тот разрыдался. «Брось меня. Я умру как мужчина, - повторял Крыло Аиста сквозь слёзы. – Не хочу быть беспомощным мальчишкой, которого тащит девчонка». Но после таких слов она уже никак не могла его бросить. Наоборот, потащила быстрее и пригрозила, что вставит ему кляп в рот, если тот не прекратит хныкать. Крыло Аиста её послушался, замолчал. Подозрительно долго молчал, а она всё тащила. Ей хотелось спросить, почему он молчит, но было страшно на него посмотреть. Она не хотела смотреть, хотела только тащить, но всё же заметила, что у мальчишки из спины выскочила затычка, однако кровь уже не текла. Ей не хотелось думать, что это значит. Она просто тащила. И когда уже начало смеркаться, она совсем выбилась из сил. Повалилась на землю рядом с мальчишкой, рядом с трупом мальчишки – и ей было всё равно. Она хотела заснуть, но не могла. Что-то мерцало перед глазами, что-то гудело в голове. И вроде как кто-то плакал знакомым голосом. Ей казалось, что плачет отец, её отец… Она никогда, ни разу в жизни не слышала, как плачет отец, но почему-то твёрдо знала, что это он. И плачет по ней.
У неё у самой вдруг скатилась слеза, и другая, и, наверное, третья, но… Но мать тоже была где-то тут. «Иди, дочка, иди», – сказала вдруг мать – и она поднялась. «Да, пойду», – ответила сквозь слёзы. «Но сначала закопаю».
Трудно было копать. Не умела она закапывать такое. Обломала несколько палок, исцарапала руки. Кое-как сделала. Предала земле соплеменника. Как мужчину похоронила, как воина. Не как ребёнка на дереве. Как мужчину. Было уже совсем темно, когда она стала уходить. Просто подальше от этого места. Куда угодно. Но долго идти не пришлось. Где-то неподалёку завыл волк. Потом отозвался другой. Конечно, она поспешила забраться на дерево и просидела там до самого утра. Волки больше не выли, хотя ей казалось, что они где-то неподалёку и заняты чем-то плохим. Чем именно, ей знать не хотелось. Туманилось в голове, даже страх притупился в этом тумане, витало какое-то безразличие. «Пусть будет то, что будет», - всё, что могла она думать.
Утро как будто настало, а солнце не появлялось. В лесу царил полумрак, неба вообще не было видно из-за густых крон деревьев. Нигде не пробился ни один солнечный лучик, и она не могла определить направление. Пришлось ей идти наугад. Потом она вспомнила, как мальчишки рассказывали про мох, что он всегда растёт с ночной стороны. Она пыталась найти мох и определиться по нему, но как-то плохо получалось. Потому что она хотела выйти к реке, но река пряталась от неё. А ей нужна была река. Она не знала, куда ещё идти, кроме как к реке. И ещё ей хотелось пить. Ещё ей хотелось солнца, простора, чтоб далеко видеть, как в родной степи, её тяготил лесной полумрак. Но полумрак только усиливался. Кажется, наступал вечер, а она всё ещё не добралась до реки. И вообще не понимала уже, куда идёт. Просто шла наугад. И иногда повторяла себе: «Пусть будет то, что будет».
Она свалилась под деревом. Как будто сначала хотела взобраться наверх, но не было силы. Просто взглянула туда, вверх, – и провалилась в черноту, в которой ничего не было. Совсем ничего.
Когда проснулась, всё было таким же, как прежде. Солнце не показывалось. Однако полумрак как будто подсказывал, что уже утро, она хотела дождаться проблесков солнца, но сильно ныл затёкший бок, ей пришлось встать и немного подвигаться. Наверху что-то зашуршало, она глянула вверх и увидела на ветке рысь. Хищница наблюдала за нею, а она даже не испугалась. «Ну смотри», - сказала любопытной рыси. И куда-то пошла.
