Тимофей Печёрин - Усы, лапы и хвост
Свое мнение на сей счет я охотно высказал в дороге — и Гуле, и двум ее подружкам, также изъявившим желание провести субботу подальше от городской духоты. А в ответ добился лишь нескольких реплик недовольства и порицания. Как будто сам был виноват: сам-де себя засунул в эту треклятую корзину.
Прибыв на дачу Гуля и подружки расположились в деревянной беседке. Относительно новая в сравнении с другими постройками на участке, она заметно выделялась на фоне домика и сарая. Не успев настолько же потемнеть от времени.
Как и всякой женщине, недавно потерпевшей фиаско на личном фронте, хозяйке дачи почти сразу захотелось выговориться. И подружки с готовностью поддержали ее в этом желании. Общую словоохотливость подкрепила бутылка «мартини»… и очень скоро беседка превратилась в подмостки для камерного спектакля «Все мужики — козлы». Или, как вариант, уроды, дегенераты и неблагодарные паразиты. Ох, перемывая косточки особям мужского пола, это самопальное трио не щадило, кажется, даже стариков и детей!
К чести Гули, она хотя бы по приезде не стала держать меня в осточертевшей корзине. Сообразила предоставить питомца самому себе, за что ей отдельное спасибо. Другой вопрос, что заняться на участке мне было, по большому счету, нечем. Пощипать здешнюю растительность для восполнения недостатка витаминов? Так трава на газоне показалась несъедобной… и вообще какой-то неживой. А трогать цветы я банально стеснялся. Не хотелось огорчать Гулю, к которой я уже проникся симпатией. Или хотя бы благодарностью за приют и заботу.
Несколько птичек, шустро сновавших над участком, почему-то не вызвали у меня охотничьих позывов. Притом что летали довольно близко и частенько приземлялись на траву. Не боялись, видать, заразы — не видели во мне опасного хищного зверя.
Какое-то время я лишь праздно слонялся по участку, благо, существу моих размеров даже несколько соток покажутся обширной территорией. Затем, достигнув границы, обозначенной забором из штакетника, я вздумал перебраться на другую ее сторону. Просто так, от нечего делать.
И надо сказать, в решении своем я не ошибся. Потому как на соседнем участке оказалось намного интересней. Неестественной прилизанностью Гулиных владений там и не пахло. Ягодные кусты образовывали целый лес, за которым обнаружились грядки, засеянные луком и морковкой. Имелся также и небольшой парник — предназначенный, кажется, для выращивания огурцов. А в центре всей этой картины нашлась и хозяйка: старушка, ловко орудовавшая тяпкой.
«Вот ведь странное дело! — невзначай подумал я, — почему-то на огородах копаются только старики. А молодые и сильные… вон где. В беседке время убивают за праздными разговорами, да бокалом чая. Или, вообще как я: шарахаются от слова «дача» словно черт от ладана. Силы берегут. А пенсионерам, видать, беречь без надобности. Некуда. Вот и предпочитают тратить…»
— Кис-кис-кис, — засюсюкала, улыбаясь, заметившая меня старушка, — иди сюда: угощу чем-нибудь.
— Кота что ли не видела? — небрежно бросил я, поворачиваясь к ней боком, — не голоден… обойдусь.
И запоздало припомнил, что люди мою речь вообще-то не понимают. Воспринимают лишь как вариации пресловутого звука «мяу». Но, сам не ожидая, оказался неправ — по крайней мере, в отношении этой старушки-дачницы.
— Котик, не хами старшим, — беззлобно молвила она, — не хошь — как хошь.
— Так ты… понимаешь, что я говорю? — спросил я, еще не веря в свою же догадку.
— А как же, — нимало не смутившись, отвечала старушка, — таких ведь как ты… у меня знаешь, сколько было? Успела и попривыкнуть. Как говорится, с кем поведешься… Но ты-то, я смотрю, кот — не обычный. Я права?
— Ну… пожалуй, — осторожно проговорил я, совсем уж огорошенный последним ее заявлением.
Отложив тяпку, дачница подошла ближе и, склонившись надо мной, внимательно посмотрела в глаза.
— Куда уж необычнее, — пробормотала она, вздохнув, — человеком ведь был недавно. Говорить умел… нормально. А щас что — смирился, небось? Причиндалы себе вылизываешь! Эх… только человечий взгляд и остался.
— Смирился, — с горечью передразнил я старушку, смущенный и задетый ее словами, — а что же еще остается?
— Как — что? Бороться. Искать. Не сдаваться, прежде всего. А то ты думал, как наши Войну выиграли? Смирившись и на заднице сидя?
— Да с кем бороться? Кого искать? — вопрошал я в отчаянии, — да и как бороться… в моем-то положении?
— Ну, с кем — это я тебе еще подскажу, — старушка перешла на шепот, — найди того, кому это выгодно. Кто выиграл от твоей беды. Ты ж не думаешь, что все так само собой получилось? И только у тебя одного?
— Да я уж не знаю, что думать, — вымолвил я почти виновато.
— Вот это и плохо, — строго заметила дачница, — подумать надо. Потому что ничего просто так не происходит. Даже птичка зазря не поет. Так что подумай, котик. Хорошенько подумай, разберись и ищи. Ну а что потом… тут уж извиняй. Я-то в таких делах не советчица.
Уходил я от нее раздосадованный — уже понимая, что пора спокойной жизни, похоже, заканчивалась. Вновь оказавшись до обиды недолгой.
Интерлюдия
В начале двадцатого века в Египте побывала большая археологическая экспедиция под научным руководством Говарда Картера и при финансовой поддержке лорда Джорджа Герберта Карнарвона. Апофеозом ее исканий стало открытие гробницы Тутанхамона, причиной окончания — внезапная смерть спонсора. Лорд Карнарвон, коему не исполнилось еще шестидесяти лет, скончался во время пребывания в каирской гостинице «Континенталь».
Официальная версия записала в виновники его смерти не чью-то злую разумную волю, но банальную болезнь — воспаление легких. Версии неофициальные, как водится, истолковывали трагедию сообразно фантазии толкователей. В скоропостижной кончине Карнарвона те подозревали то злоумышленников-отравителей, то экзотические, сугубо африканские, недуги, то местных же насекомых, непременно опасных для белого человека.
Затем в этом перечне нашлось место и мистическим силам. После того как в течение считанных дней на тот свет отправились еще два участника экспедиции: археолог Артур Мейс и рентгенолог Арчи Рейд. Тогда-то пальму первенства среди неофициальных версий и захватила одна, кое-где популярная до сих пор. Подозрение на «проклятие фараона», которое-де настигает каждого осквернителя гробницы.
Смерти еще нескольких участников экспедиции и их близких, казалось, еще более уверили любителей сомнительных сенсаций в версии о проклятье. Только вот при ближайшем рассмотрении та рассыпалась как трухлявый пень. Во-первых, среди умерших было немало стариков. Коим для внезапного расставания с жизнью что проклятье, что иная мистика была вовсе и без надобности. Ну а во-вторых, фараоновой кары странным образом избежал сам Говард Картер. Хотя, казалось бы, кому как не руководителю экспедиции, она должна была грозить в первую очередь. Ан нет: благополучно пережив свою экспедицию аж лет на шестнадцать, Картер умудрился дотянуть до старости.
