Как любить животных в мире, который создал человек - Генри Манс
Когда-нибудь наступает момент, когда обманывать детей уже нельзя. Это происходит раньше, чем может показаться. Детские книги и фильмы полны жестоких животных: лисы там едят свиней и кур, волки – мальчиков и девочек. За несколько недель до смерти Патильды у Сьюзи умерла бабушка. В современном мире смерть родных готовит нас к смерти домашних питомцев, а не наоборот. Так что тем утром до завтрака мы говорим девочкам правду: Патильду утащила лиса. «Лисы едят кур», – говорит Элиза, и мне кажется, она все понимает. «Она теперь будет жить под землей, потому что лисы живут в норах?» – добавляет она, и моя уверенность пропадает. Она начинает плакать, и я обнимаю ее и в душе обнимаю Патильду – курицу, которая никогда по-настоящему не хотела, чтобы ее обнимали.
«Патильде грустно?» – спрашивает Элиза. Я сжимаю зубы и думаю об обезглавленной курице в пакете Sainsbury’s за кухонной дверью. «Я думаю, нет», – говорю я. Мы делаем овсянку и слушаем сказку. Два месяца мы были семьей с курицей. Теперь курицы не стало.
Некоторые люди подумают, что я вел себя невежественно и беспечно. Поверьте, я и сам так считал. Мы не очень продлили жизни наших птиц, но все же мне кажется, что у Патильды была пара счастливых месяцев свободы и солнца. Мы дали ей лакомства и пространство, мы ее не ограничивали. Да, я в ответе за смерть Патильды, но мы все отвечаем за судьбу животных своим образом жизни.
Человек стремится найти связь с другими животными. Куры стали таким способом для меня. Патильду нельзя назвать сельскохозяйственным или домашним животным. Она просто была чувствующим, уникальным созданием. Легко любить великолепных зверей на другом конце планеты: слонов, ягуаров, коал. Сложнее признать смысл чужой жизни, даже если в ней нет той красоты и она бывает надоедливой. Сейчас мы едим кур, но раньше ели и черных дроздов. Нам необязательно вечно разводить скот на фермах. Мы можем жить по-другому. Куры теплее, чем может показаться. И люди тоже.
* * *
Любить животных – это не просто изумляться другим видам. Это размышлять над ними и задавать вопросы о нас самих. Мне «проверка животными» представляется трехэтапной. Первая стадия – проверить, действительно ли животные для нас важны. Да, они имеют для нас значение. Зайдите почти на любой новостной сайт в любой день в году – и вы найдете историю о каком-нибудь недавно открытом чуде природы. Кто не удивится, что песец всего за семьдесят шесть дней перешел из Норвегии в Канаду, преодолев три тысячи пятьсот шесть километров? Или что омары практикуют социальное дистанцирование, умея определять больных сородичей и остерегаться их? Когда я начинал писать эту книгу, я знал людей, которые обожают панд, кенгуру, попугаев и другие харизматичные виды. Теперь я знаю, что существуют люди, испытывающие не менее сильные чувства к курам, мотылькам и стрекозам. Значительное большинство американцев говорит, что хочет справедливого обращения с животными на фермах, а значительное большинство европейцев уверено, что рыбы чувствуют боль. Лишь немногие в США и Великобритании согласны использовать животных для медицинских опытов, даже если это принесет пользу людям. Одну важную вещь мы делаем правильно: мы и правда любим животных.
Второй этап – посмотреть, проявляется ли наша любовь в действиях. Очевидно, нет. Мы пожираем планету и попутно причиняем невообразимые страдания чувствующим существам. Мы делаем невозможной жизнь многих диких животных и угрожаем самим себе. Земля небезгранична. Чем больше места мы забираем, тем меньше остается для дикой фауны. Если бы с Марса прилетел консультант по управлению, он был бы совершенно обескуражен текущим балансом. У любви есть границы. Их можно было бы назвать «оговоркой мясного рулета»: ради любви я готов на все что угодно, кроме того-то и того-то. Если говорить об отказе от продуктов животного происхождения, для нас затраты малы, а польза для животных колоссальна, так что для мясного рулета не стоит делать исключение.
Мы воспринимаем мясоедение как что-то традиционное и безопасное. На самом деле это рискованное поведение. С точки зрения окружающей среды мы мчимся на полной скорости и вот-вот завернем за угол, где нас ждет неизвестность. Если не сократить потребление мясного и молочного – и не немножко, а очень серьезно, – мы не сможем бороться с изменениями климата и обречем на вымирание сотни тысяч видов. Одна перспектива – это львы и жирафы, замкнутые в нескольких парках. Другая – втягивание в человеческую орбиту все большего числа видов, подобно городским лисам и кроличьим сычам. «Люди обычно думают, что одомашнивание произошло в далеком прошлом. Но мы занимаемся им и сейчас, – рассказывала мне Наоми Сайкс из Эксетерского университета. – Останутся собаки, кошки, лисы, голуби и больше ничего». Это намеренное преувеличение, но оно должно заставить нас задуматься.
Сложнее всего в моей «проверке животными» было не подметать овечьи внутренности на бойне и даже не доставать из соломы задохнувшихся поросят – хотя я не пожелаю вам ни того ни другого. Гораздо труднее было сталкиваться с когнитивным диссонансом: люди любят животных, но не хотят смотреть в глаза очевидным следствиям этой любви. Большинство из нас привыкли делить животных на категории, чтобы оправдывать наше обращение с ними: кого-то мы едим, кого-то держим дома, кого-то считаем красивыми и достойными спасения. У нас масса возможностей осознать бессмысленность такого деления, но по большей части мы малодушничаем.
Третья стадия «проверки животными» – подумать, можно ли поступать лучше. Разумеется, можно. Изменение нашей продовольственной системы открыло бы перед нами новые связи с животным миром. Нам надо защищать и восстанавливать дикие виды и неустанно бороться с изменениями климата. Нам необходимо осознать свою неспособность сделать животных в зоопарках счастливыми и неумение выводить собак странных форм и размеров без вреда их здоровью.
Наша любовь к животным никогда не будет вполне рациональна. К другим людям, нашим собратьям, мы стараемся относиться справедливо и не дискриминировать их на почве гендерной и расовой принадлежности. Дискриминация других животных, похоже, глубоко в нас встроена. Мы обожаем панд из-за их плоских «лиц», больших глаз и вертикальной позы. Возможно, страх перед змеями появился у нас в ходе эволюции, и уж точно мы формировались с нелюбовью к комарам. Любить животных не значит любить всех животных одинаково: это не отдел кадров. Но мы
