Автор неизвестен - Щедрый Буге
Руки действуя словно сами по себе, выгребали снежную крупу уже из-под бедер. С каждой минутой я проседал все ниже. Ствол перестал давить на спину, и я попытался выбраться из плена. К моему неописуемому восторгу это удалось почти сразу, и вскоре я, мокрый, но счастливый, восседал на лесине, едва меня не погубившей: упади ель чуть выше, острые сучья пронзили бы меня насквозь.
Отдышавшись, отпилил несколько чурок и, наколов смолистых дров, вернулся в палатку. Набил топку полешками, поджег щепу и, обсыхая у огня, не переставал удивляться невероятному везению и содрогался, представляя иной исход. А вот Юра погиб, подумалось мне вдруг. Ему не повезло. Стечение целого ряда обстоятельств привело к трагедии…
ЛУКСА ВЕРНУЛСЯ
Целый месяц прошел впустую, а сегодня, когда мог, наконец, открыть счет трофеям-такой удар! Браню мышиное племя последними словами — съели полностью двух норок, попавших в капканы, оставив на память лишь обглоданные скелеты да хвостик одной из них. По нему-то я и определил, что это были именно норки.
С тяжелым сердцем побрел дальше. Досада от неудачи усиливалась сожалением о напрасной гибели зверьков.
Погруженный в свои мысли, не сразу заметил изюбра, стоявшего на краю овражка. Он обгладывал ольху. Услышав скрип лыж, олень величаво повернул голову увенчанную огромными ветвистыми рогами и, как бы давая понять, что я значу для него не больше, чем любое рядом стоящее дерево, равнодушно скользнул взглядом по мне и, постояв а некотором раздумье, нехотя побежал — сначала рысью, а потом изумительными прыжками, легко перемахивая через завалы и ямы. В такие моменты сожалеешь, что в руках ружье, а не фотоаппарат. Волей-неволей начинаешь сравнивать между собой двух таежных красавцев: лося и изюбра. Если лось просто могучий, сильный зверь, то изюбр — самое совершенное и величавое создание природы. Даже убегает так, словно специально предоставляет возможность полюбоваться грациозностью движений я изяществом форм своего тела.
Эта первозданная гармония наверняка вызывала восхищение к у наших предков, и это общее чувство как бы связывало меня в данную минуту с ушедшими поколениями. Будило в сердце желание сберечь эту красоту и для своих потомков.
Такие встречи всегда очищают. Они своего рода парная баня для души: смывая всю накопившуюся грязь, помогают отличать истинную ценность вещей от ложной. Делают добрее и лучше.
Возвращаясь к стану, услышал со стороны устья Буге два выстрела. Лукса!? Помчался словно на крыльях. И не ошибся — в куртке из солдатского сукна он сидел под лабазом на корточках и деловито разбирал содержимое рюкзака. Я уставился на него так, будто не видел целую вечность. Подбежав, стиснул в объятиях.
— Пусти, задавишь, — бурчал он, — опять один жить будешь, елка-моталка. Лучше печку затопи, — но по его лицу было видно, что и он рад встрече.
— Чего так долго не приходил?
— Мал-мало загулял, — широко улыбнулся охотник. — И нарты долго искал. Нашел, да старые. Продукты только до Джанго довез — сломались. Ладно, сходим принесем. Там много еще осталось. Сразу были забыты съеденные мышами норки, сучкастая ель. А когда из рюкзака появились сгущенные сливки, свежий хлеб и индийский чай, то и все прочие неприятности, случившиеся со мной за время его отсутствия, вовсе отодвинулись куда-то далеко-далеко. Растопили печь. Сели ужинать. Насладившись вкусом давно забытых продуктов, я плюхнулся на спальник и блаженно вытянулся Лукса набил трубку махоркой, закурил, поглядывая на меня: — Чего поймал? — с возможно большей небрежностью в голосе спросил, наконец, он.
Я выразительно излил душу, в адрес ненасытных мышей. Лукса, сочувственно качая головой, соглашался:
— Сколько живу, а столько мышей не помню. Надо чаще ловушки проверять.
Перед сном вышел проветриться. Остывший воздух был упруг и жгуч. Черная бездна манила дырочками звезд. Изящный ковш Большой Медведицы, опершись дном о скалу, подливал чернил в и без того непроглядную тьму.
Из трубы, как из пасти дракона, вырывался столб пламени, обстреливающий яркие звезды недолговечными светлячками искр. Холод незаметно пробрался под одежду. И сразу таким уютным показалось наше тесное брезентовое жилище. Я поспешно юркнул обратно. Тепло ласково обняло, согрело; приветливо закивала оплывшая свеча, привычно попыхивал трубкой Лукса. Даже поленья, словно обрадованные моим возвращением, с новой силой возобновили звонкую, трескучую перебранку.
ПАМЯТИ ДРУГА
Проснулся от сильного озноба. «Снежная процедура», полученая накануне, не прошла даром. Отмахнувшись от недомогания, я все же отправился в обход путика.
На обратном пути вдруг почувствовал, как силы с каждым шагом тают, ноги наливаются свинцом. Сонный туман, заполнивший мозг, лишил меня воли, и я остановился отдохнуть. И ладно бы посидел с минутку, да пошел дальше. Так нет. Прельстившись солнечным, теплым днем, уложил лыжи камусом вверх и прилег на них. Глаза закрылись сами собой. Навалившаяся дремота понесла в мир грез, и я полетел в бездну с чувством блаженства и покоя.
Внезапно кольнувшая мысль: замерзаю! — пронзило меня, подобно удару электрического тока. С трудом разомкнул склеенные изморозью веки. Ветер, дувший в голову, уже успел намести в ногах сугроб. Как ни странно, холода я не ощущал. Только мелкая дрожь во всем теле. Ни руки ни ноги меня не слушались. После нескольких попыток, я сумел все-таки перевалиться на живот и с трудом встать на четвереньки. Качаясь взад-вперед, размял бесчувственные ноги. Потом медленно выпрямился и стал приседать, размахивать руками. Немного согревшись, надел рюкзак и поплелся дальше. Как добрался до палатки — уже не помню.
Три дня, не вставая, пролежал к спальном мешке в полузабытья. Спасибо Луксе, каждый день, перед уходом, он заносил в палатку несколько охапок дров и вливал в меня какие-то отвары.
За время болезни я сильно ослаб, но зато на всю жизнь усвоил: заболел — не ходи, отлежись. Организм с зарождающейся хворью быстро справится сам.
Когда, наконец, дело пошло на поправку, я много раз вспоминал своего друга Юру Сотникова и его напарника Сашу Тимашова. Мои злоключения сразу показались такими незначительными и пустяковыми по сравнению с тем, что выпало на их долю.
Когда я думаю о Юре, банальное затасканное сочетание слов «любовь к природе» приобретает новое свежее звучание. Оно звучит так, словно слышишь его впервые.
Интересно, но оказывается одни и те же слова звучат по иному, когда думаешь о разных людях. Если мысленно представить жизненный путь Юры, то слышишь истинное значение этих слов. Вся жизнь Юры — это ЛЮБОВЬ К ПРИРОДЕ.
