Андрей Скалон - Живые деньги
Арканя собрал капканы и свалил их в бараке. В одном была кедровка, он присовокупил ее к не съеденной мышами приманке и сварил для собак суп. Некогда с капканами, пока снегу мало, надо ходом с собаками, раз позволяют условия.
Обувь у Аркани развалилась, весь он оборвался, провонял потом и оброс щетиной. Борода, он заметил, была не такая, как прошлую зиму, теперь она оказалась сильно седая. Серединой, от нижней губы к кадыку, шла целая полоса седины. Глаза от недосыпа, дыма и от того, что в лесу Арканя не умывался, — здесь все чисто, — стали красными. Ногти были обломаны. Пороху и дроби осталось мало. Добыть мяса, как он планировал раньше, ему не удалось, да он и не сильно стремился, чтобы не терять на это времени. Теперь он сам обгрызал беличьи задки и время от времени не гнушался стрельнуть кедровку и зажарить ее на вертеле прямо в перьях; грудку он разгрызал сам, а остатки, обколотив угли о пенек, отдавал собакам. Верный жрал все, в том числе обгорелых кедровок. Беря планы вперед, Арканя принимал теперь во внимание как продукты и те несколько десятков беличьих тушек, которые он наморозил в хорошие времена и оставил на полке под крышей. Две с небольшим недели оставалось до вертолета — пятнадцать дней, если брать на сытое брюхо, а на голодный желудок — полмесяца. Срок большой, загнуться можно. «В случае чего, — говорил он при таких мыслях Верному, истрепывая его по загривку, — на рагу тебя пустим. Для качества!» Верный юмора в этих словах не улавливал, отворачивался.
Соболя бежали в Фартовый ключ со всех сторон. В один счастливый день Арканя добыл трех. Правда, выпадали и снежные дни, когда Арканя если и выходил из жадности на охоту, то и следка не находил.
В такую плохую погоду случилась неприятность с Дымкой. Она загнала накоротке под корень соболя и долго рылась одна, только изредка выскакивала на поверхность, взлаивала. Она лаяла, конечно, и в корнях, в откопанной норе, но голос из-под земли не доходил. В это время проклятый кобель гонял глухаря и делал много шума, отвлекая внимание Аркани, пока они вдвоем не обманули глухаря и он не упал к ним, сламывая ветки, черным стогом с лесины. Найдя Дымку, Арканя едва оторвал ее от соболя. Полузадохшаяся сучонка рвалась из рук, кусалась, чтобы только дали ей рыться, рваться к злобно уркавшему собольку. Арканя вынужден был привязать ее на ремень, а сам поставил капканчик, постучал топором, и соболек выскочил — лязгнуло, как живое, прыгнуло железо. Дымка чуть с ума не сошла, так раздразнил ее соболь, едва отошла, очухалась.
Верный смотрел на Дымку с недоумением, он тоже понимал теперь: охота страсть, азарт, игра, но не до такой же степени, ведь соболя, ненавистного зверя, тяжелую эту добычу, забирает в конечном счете рукастый Арканя и кладет в мешок. Они же, собаки, даже есть-то не могут соболятину, разве от большой нужды.
Верный был рассудительный, хладнокровный пес, мир понимал объективно и свои интересы в нем старался соблюдать. Для видимости, при подходе, например, хозяина, мог и подпрыгнуть, в ярости якобы, со вспышкой будто бы ослепляющего азарта, на дерево, скребя кору когтями, даже мог куснуть направо-налево кусты и ветки, ногами пошаркать, раскидывая снег, грязную траву и мох под ним. «Хитрым станет к старости, воровать будет», — думал про него Арканя.
Как-то бык и корова с телком мелькнули — оставили три слившихся в одну тропу следа. Телка можно было еще достать картечью, но картечи не осталось, разошлась по глухарям — любимой птице балбеса Верного, втравливавшего в это глупое дело хозяина, потому что Арканя влет не попадал. Верный и Дымка прибежали на сохатиный след, но сделать они, конечно, ничего не могли. Верный, поди, и не сообразил, что это охота — лоси. Он их за Пеструх каких-нибудь принимал, наверное.
Собаки уже составили пару, артель, они вместе дружно тянули в россыпи, например, потому что там соболей легко было находить, и соболь долго сидел в камнях, откуда выкурить его для Аркани не было никакой возможности, и горячил охотничье чувство у собак своей близостью. От этого часто весь день пропадал — вязкая сучонка раз за разом возвращалась к какой-нибудь пропахшей соболем безнадежной каменной щели даже после того, как Арканя пинками отгонял ее и утаскивал, упиравшуюся, на ремне. Верный в таких случаях не особенно страдал, стоило крик-нуть ему, и он уходил от запаха. Он не перемогался, не надсаживался, а приносил соразмерную корму пользу человеку. Дымка же работала самоотверженно, с восторгом жертвенности, гнала как летела. Со стоном, с последним хрипом закапывалась в норищу, задыхалась там, исходя предсмертной слюной…
7
Арканя ценил радость фарта, именно потому тянуло его перевалить водораздельный хребет Предел и проверить на удачу таинственную, неизвестную страну за ним. Если бы его не сдержи-вал недостаток припасов, он бы уже давно не выдержал, — ему представлялось, что там охота еще более удачливая, чем здесь. И сказался характер деда: взяв последние продукты, оставив в запас мороженых белок и мешочек перловки, подвешенный на гвоздь на балке от мышей, взяв глухари-ную голову, шею, лапы, пошел Арканя «просто посмотреть», дня на два хотя бы — туда-обратно — в запредельную тайгу.
Вышел он очень рано, день выдался отличный, и часам к трем Арканя уже был на линии голых вершин, нашел перевал, и при полном солнце перед ним раскрылась с перевала неизвестная эта тайга, состоявшая из таких же лесов, падей, ключей и рек. Это была широкая, полого и очень далеко спускавшаяся покать, прорезанная послеполуденными тенями, ключами-падями; кедровый лес был голубовато-зеленым, темным в своих глубинах от сильного солнца.
На высоте чувствовался ветер больших пространств, летящий над континентами. Арканя посидел на камешке. Сориентировался на возвращение: сосчитал распадки, отметил все вершины и, в необъяснимой уверенности, граничившей с наглостью, стал спускаться вниз, за собаками, которые уже оставили следы на нетронутой пелене этой новой тайги. Здесь, наверху, были только цепочки глухариных следов — глухари любят такие места и берут на них камешки.
С вершинки корявой сохлой лесины на границе леса с отчаянным и пугающим криком самоубийцы сорвался, упал вниз, плавно взмыл, спланировал на другое дерево жесткоперый, с разбитой будто бы, красной головой дятел. «Только бы не навалил снег, — ворожил Арканя. — Только бы не снег. Не ровен час…»
Тайга заманчиво шумела легкими ветрами, обдувавшими снежную пыль с желто-зеленых, синих и черных ее лап. В темноте могучих кедровых крон соболя играли друг с другом, сияя мехом дивной красоты. На пригретых щедрым солнцем лежках спали звери…
