Иван Басаргин - В горах Тигровых
— Так вот и промаялись большую половину жизни вдали друг от друга. А живем однова. Может, хватит маяться-то? А?
— Душа к тому тянется, душа того хочет, а разум противится. Да, душа. Никто ту душу не видел, а ить болит она. Ефим всю жизнь маялся, да так и не познал души своей, счастья не изведал. Греешь ты меня, Софка, но ведь никто не захочет понять, что не в грех впали мы, а всего лишь заново обрели друг друга. Эко жить сложно и тяжко. Бесчестными назовут.
— Бесчестье — это когда без любви, когда во блуде. Ить все видела я, как ты бился подранком и не знал, к какому берегу пристать. А теперь не нудись. Не грех это.
— А ты томилась по мне?
— Мало томилась, так на луну выла. Даже хотелось ее достать и разгрызть, как ледяшку… Так тяжко было.
Звезды, звезды, даль неоглядная. Луна-бродяжка, и смотрят на тебя люди, души свои раскрывают. А ты молчишь, ничем им помочь не можешь… Уснул ветер за стенами зимовья. От лунного света сойки стали еще строже, емче, тоже, насупленные, молчат…
24
И вольно в тайге, и опасно в тайге. Но тайга кормит, тайга одевает. Без тайги поселенцы давно бы захирели. Всем понятно, что одной землей здесь не прокормишься: мало того, что каждый клочок земли надо отвоевывать у тайги, так еще частые наводнения губят пашни. Поэтому-то и уходят на промысел все, кто может держать ружье, ходить по крутым сопкам.
Вот и Марфа с Митяем тоже в тайге. Давно они стали знатными охотниками. Бьют тигров, медведей, рысей, барсов. Стрелять умеют. У них также есть свое охотничье угодье, где построены зимовье, ловушки, расставлены капканы…
И случился в их жизни страшный день. Все вышло враз, вдруг. Митяй и Марфа шли по следу тигра. Тигр был старый, не подпускал на выстрел, уводил их к Сихотэ-Алиньскому перевалу. Иногда делал петли, чтобы зайти в затылок охотникам, но собачонка Мушка своим заливистым лаем выдавала замыслы зверя. Уходил, так и не сделав смертельного прыжка. Митяй шел впереди. Марфа уже дважды просила бросить след и возвращаться в зимовье, но Митяй не соглашался, отвечал:
— Вона за той сопочкой мы его хлопнем. Видит бог — хлопнем.
Вдруг он запнулся и ухнул головой в медвежью берлогу. Разбудил старого космача. Вскочил, а тут слетели с носа очки. Упал на четвереньки и начал шарить по снегу руками. Взревел медведь и навалился на Митяя. Марфа не успела выстрелить. Рев и истошный крик человека смешались. Зверь хватил Митяя страшными клычинами за тонкую шею. Митяй сунулся в снег и замер. Марфа взмахнула ружьем, как дубиной, и раскроила череп зверя надвое. Он тоже сунулся в снег. Выхватила Митяя из снега…
Марфа несла Митяя, прижав к груди, как ребенка. Дышала ему в лицо жарким паром, будто хотела отогреть остывающее тело. Но Митяй становился все холоднее и холоднее. Марфа спешила к людям, чтобы в диком плаче излить свое горе…
Сколько шла Марфа по тайге, не помнит, но, когда вышла на санную дорогу, в небе уже дрожали звезды.
К утру пришла в деревню. Положила тело на крыльцо. Сбежались люди. Тихо сказала:
— Вот и нет нашего Митяя… Не раз он хотел уйти от меня! Ушел. Ушел… Хороните его, люди! У меня силов нет.
Пока соборовали Митяя, затем читали псалтырь, Марфа все это время в тупом оцепенении сидела в стороне и о чем-то думала. У гроба дети, внуки. Всяк живет сам по себе, только вот беда собрала их. Прервала Пятышина, который читал псалтырь, спросила:
— А как на том свете — поди, все вместях будем? А?
— Все, милая Марфа, все, — ответил Пятышин.
— Ну и добре.
Марфа спокойно поднялась и вышла на улицу. Дул ночной ветер, злой, колючий, в небе гомонились тучки. Марфа зашла в амбар, взяла новое ружье, долго и тщательно заряжала, плотно приколачивала пыж деревянным шомполом…
Глухой выстрел разбудил деревню. Захлопали двери, замерцали фонари. Марфа лежала посреди двора и не мигая смотрела на звезды. Душа ее спешила догнать Митяеву душу. За свою душу она не беспокоилась, как бы кто на том свете не обидел Митяеву.
Иван Воров стянул с лысеющей головы шапку, рванул поредевшую бороду, с отчаянием выругался:
— Жизнь, распроязви ее мать!
— Не лайся над усопшей-то! — оборвала Харитинья.
— Как хоронить-то будем? Как самоубивцу аль обычно? — спросил Пятышин.
— Как христианку… Похороним в одной могиле с Митяем. Эко, не перенесла Митяевой смерти, — сказала Меланья, заголосила и запричитала. И Феодосия вспомнила, и даже то, что не смогла она вот так же пойти за ним…
И многие не знали, охотясь в дальних зимовьях, что еще двух бедолаг не стало на свете, что еще два кряжистых креста поднялись на сопке. Еще два человека нашли приют в земле обетованной.
Смерть, как и рождение, — дело обычное. Разошлись люди по зимовьям, чтобы промышлять зверя. Тем и живет человек, что всегда думает, мол, не его порвет медведь, не его съест тигр. Кого-то другого, но только не его.
И бредут люди по горам Тигровым, и живут люди мечтой и надеждой…
25
Только Ларион Мякинин бросил промышлять зверя. Купцом-коробейником заделался. Он ходит от зимовья к зимовью, от чума к чуму, продает табак, чай, сахар, разную мелочевку, но глаза его все ощупывают, все осматривают. Рысьи глаза. Злые глаза. Настороженные. Не любят люди Лариона, хотя за что не любить-то. Даже ханжу приносит. Да и не дорого берет. Но людское чутье подсказывает: не с добрыми намерениями ходит Ларион, что-то ищет, что-то хочет выведать. Но что?
— Чего ты бродишь возле наших чумов, как голодный волк? — в упор спросил Алексей Тинфур — Разве ты от такой торговли станешь богатым? Добывал бы соболей, колонков, тигров. Уж не росомаха ли ты?
— Точно, росомаха, — поддержал друга Аниска — Чего ищешь? Так и чешется рука пустить тебе пулю в спину.
— Не шумите, я стал другим и никому зла не желаю… И разве принято у вашего народа спрашивать гостя, зачем он пришел?
— У нашего не принято, но принято у вашего. Я говорю языком вашего народа, — отрубил Алексей.
— А потом, нечего тебе делить нас с Алексеем. Шел бы ты прочь отсюда, — зло щурил глаза Аниска — Ходит тут…
— Хожу, — знать, в этом есть радость.
— Может быть, и так, — усмехнулся Алексей — Мой второй отец Иван Русский говорил, что есть такие люди, которым в радость ходить по земле, спать под дождем, снегом. Но те люди любили людей и свою землю. А ты ни землю, ни людей не любишь. Смотри не поймай стрелу в спину.
— За что же? Я никого не обидел, не обманул. Никому тропу не перешел. Ну было когда-то зло, все прошло.
— Я бы поверил, ежли бы такое сказал Андрей, Степан или еще кто-то из наших, но тебе нельзя верить. Пра, паря, ты что-то украсть хочешь?
