Екатерина Мурашова - Сага о Вожаке

Екатерина Мурашова

Сага о Вожаке

История эта абсолютно реальна. Произошла она где-то в конце семидесятых – начале восьмидесятых годов.

Друг нашей семьи, геолог, альпинист, могучий, совершенно не сентиментальный мужик лет сорока от роду, находился в составе геологической партии где-то в районе устья реки Пясина, недалеко (по северным, конечно, масштабам) от порта Диксон. Какие-то с трудом припоминаемые обстоятельства сложились так, что ему довелось спасти жизнь одному из местных жителей – эвенку-аборигену, отцу многочисленного семейства. От всех возможных благодарностей геолог грубовато отмахивался, но спустя два дня после инцидента упорный эвенк, побуждаемый какими-то своими, родовыми представлениями о долге и чести, явился в лагерь и привёл с собой приземистую широкогрудую лайку.

– Ты возвратил мне жизнь, – заявил эвенк. – Это вожак моей лучшей упряжки – самое ценное, что у меня есть. Умный, как человек. Я дарю его тебе.

– Господи, да зачем мне собака?! – вскинулся было геолог. – Я же никогда собак не держал! Да и в отъезде всё время!

– Нельзя, нельзя! – зашипели рабочие из местных. – Нельзя отказываться. Большой обида будет. Прямо как смерть – такой большой!

Сломленный угрозами геолог махнул рукой. Эвенк с достоинством удалился. Угрюмая лайка осталась в лагере. Рабочие советовали продать пса («Хороший вожак больших денег стоит!»). Но, несмотря на то что такой выход явно был бы наилучшим (и видимо, вполне допустимым, по местным понятиям), геолог на это не решился – в рамках западного менталитета продавать подарок казалось абсолютно немыслимым. Поэтому по окончании полевого сезона лайка по кличке Вожак (эвенк не удосужился сообщить, как зовут собаку, и потому кличку придумали сами геологи) приехала в Ленинград.

Семья геолога состояла из жены, дочери-подростка, маленького сына и престарелой тёщи. Красивая, необычная собака сразу всем понравилась. Однако вступить с ней в контакт оказалось весьма непросто. Вожак демонстративно игнорировал всех членов семьи, кроме самого геолога. Даже жена, которая каждый день кормила собаку, чувствовала, что Вожак всего лишь терпит её ласки. Если дети пытались прикоснуться к нему, он сдержанно рычал или прятался на лоджии. Лоджия вообще стала основным местом его обитания. В конце концов туда вынесли коврик и миску. Всю зиму семья прожила в температурных условиях, близких к блокадным. Если дверь на лоджию пытались закрыть, Вожак начинал выть и царапать дверь. Выл он страшно, по-волчьи, и если оказывался запертым на лоджии, то уже минуты через три в дверь звонили испуганные соседи. В комнате же ему было жарко, так как всю свою предыдущую жизнь Вожак прожил на улице, приспособившись к суровой полярной зиме.

Когда геолог ходил с Вожаком гулять, все обращали внимание на странную мрачную пару, наматывающую круги по чахлому вымороженному парку. Случайные прохожие отшатывались, заглянув в прозрачные, почти белые глаза собаки, полные совершенно невыразимой тоски, бесконечной, как снежные поля её родной тундры.

– Слушай, мужик, что ты с псом-то делаешь?! – потрясённо спрашивали они.

– Спросил бы лучше, что он со мной делает, – безнадёжно ворчал геолог.

Весной он стал готовиться к очередному выезду в экспедицию. Летнее «поле» предстояло совершенно в ином, новом месте.

– Мы с ним не останемся! – категорически заявили жена с тёщей. – Он и так из нас всю душу вымотал!

Геолог заметался. Взять с собой – невозможно, отдать ТАКУЮ собаку некому, усыпить (как тайком советовала тёща) – не поднимается рука. Единственный выход – вернуть на родину. Но как?! Поезда не ходят, самолёты и вертолёты отпадают по множеству соображений. Остается только Северный морской путь.

За пару недель немногословный мужик успел рассказать душераздирающую историю Вожака множеству людей. Геологам, морякам и другим, совершенно посторонним. Те, кто помнит романтический настрой конца семидесятых, не слишком удивятся происшедшему чуду. Вожака отвезли в Архангельск и взяли на корабль, идущий под прикрытием первого ледокола в сезоне. Вёз его знакомый геолога – метеоролог, направляющийся на прошлогоднюю базу.

К Вожаку прилагалось подробное письмо с объяснениями, которое следовало передать хозяину-эвенку.

Всю долгую дорогу Вожак вёл себя весьма пристойно. Он повеселел и, казалось, понимал, что возвращается домой. Трагедия произошла, когда конвой проходил мимо устья Пясины (порт располагался в двадцати километрах восточнее). Вожак, жадно нюхавший воздух на нижней палубе, вдруг оттолкнулся всеми четырьмя лапами и бросился в ледяную воду. Пока разыскали метеоролога, пока бестолково соображали, как можно помочь, чёрная голова с прижатыми короткими ушами затерялась в волнах.

Прибыв на базу, метеоролог не находил себе места… В конце концов он решил всё-таки сходить к эвенку-хозяину, отдать ему письмо. Эвенк оказался дома, сразу о чём-то догадался, письмо читать не стал, попросил:

– Так расскажи!

Метеоролог рассказал, чуть не плача, виня себя за то, что не запер пса в каюте.

– Такую дорогу проделал! И всё напрасно! Если бы я подумал, был бы сейчас жив…

– Жив, однако, – сказал невозмутимый эвенк.

– Как жив?! Он же утонул!

– Плавать, однако, умеет. Вон, слышишь, грызут?

Метеоролог прислушался… и действительно услышал во дворе истошный собачий лай и визг.

– Без вожака нельзя, однако, – пояснил эвенк. – Я другого взял. Теперь вот тот прибежал, нового дерёт. Отдерёт, наверное. Если в городе не ослаб.

Метеоролог шумно вздохнул, вытер пот со лба. Эвенк тактично прикрыл узкие глаза.

Во дворе, возле сарая с нартами, Вожак дрался за место под холодным, но родным солнцем.