Джеймс Шульц - Ошибка Одинокого Бизона (Повести, рассказ)
К тому времени мы с братом стали понимать язык тэва. Одинокий Утес знал больше, чем я, потому что маленькая женщина учила его новым словам и объясняла их значение. Он мог свободно говорить на языке тэва, а я еще не пытался произносить известные мне слова. Ни языка, ни обычаев тэва я не хотел знать. Каждый день думал я о том, как нам убежать из пуэбло и вернуться к нашему народу. Но неожиданно все для меня изменилось и я захотел научиться чужому языку.
Наш дом находился на южной площади. Конечно, я давно уже обратил внимание на круглую киву, находящуюся на нашей площади. Часто я видел, как мужчины поднимаются по ступеням на крышу, а затем спускаются через отверстие в крыше вниз, в подземелье. Я понимал, что эти люди старшины пуэбло и в киве они собираются на совет. Но я никогда не подходил к киве и никогда не бродил один по площади и улицам пуэбло. Зная, что дети тэва относятся к нам враждебно, мы с братом должны были держаться от них подальше. Ведь мы двое не могли справиться со всеми детьми.
Как-то вечером, вскоре после моего разговора с братом, я завернулся в одеяло и вышел на крышу, чтобы подышать холодным воздухом, так как в комнате было жарко. Глядя вниз, на площадь, я заметил тусклый свет у входа в киву и понял, что там идет совещание. Вдруг до меня донеслось заглушенное пение. Дивной показалась мне эта песня, и я невольно затаил дыхание. На площади было темно, поблизости не видно было детей. Я спустился с лестницы, крадучись пересек площадь и заглянул в маленькое отверстие в западной стене кивы. Я увидел мужчин, сидевших на длинной скамье, подивился изображению оперенной змеи на стене. Перед очагом, где горел священный огонь, стоял старик. Он дал знак и мужчины снова запели песню, которую я только что слышал. Один из них потихоньку бил в барабан. Меня охватила дрожь. Не понимая слов, я чувствовал, что они поют древнюю песню своего племени, которая вдохновляет их на великие подвиги.
Песня оборвалась, но я не мог успокоиться. Мужчины встали, собираясь покинуть киву, а я пересек площадь, вернулся домой и лег подле брата. Но мне было не до сна. Я вспомнил чудное пение и думал о том, что у моего племени нет древних песен. И тогда захотелось мне самому сидеть в киве и петь вместе с воинами. Но для этого я должен изучить язык тэва.
«Завтра же начну говорить на их языке», дал я себе клятву.
На следующий день мой хозяин сказал мне, что погода стоит теплая и безветренная, а потому мы оседлаем лошадей и поедем в лес за дровами. Как удивились он, его жена и мой брат, когда я ответил на языке тэва, что запасы топлива приходят к концу и мы хорошо сделаем, если привезем дрова.
Он сказал мне:
— Я доволен.
А маленькая женщина обняла меня и поцеловала.
— Мой старший сын! — воскликнула она. — Твоя мать-тэва рада, что ты говоришь на ее родном языке.
Да, она и ее муж относились к нам обоим, как к родным детям. Впоследствии я говорил с ними об этом и узнал, что, не имея детей и чувствуя приближение старости, они давно уже хотели кого-нибудь усыновить, но в их родном клане не было сирот, а другие кланы отдавали сирот только близким родственникам. Когда воин спас нам жизнь, его жена и он сам решили нас усыновить, хотя против этого восстало все племя, а некоторые тэва предрекали им беду.
Теперь я скажу тебе, как звали человека, взявшего нас в плен. Имя его — Начитима, что означает Облачающий Себя; имя его жены — Келемана — Девушка-сокол.
Зная, что почти все дети, а также их родители нас ненавидят, мы с братом никогда не ходили одни по пуэбло. Но Келемана стала зазывать детей из соседних домов и знакомить с нами. Больше всех нравилась мне Чоромана — Девушка Голубая Птица, красивая девочка моих лет. Она приходила и играла с нами почти каждый день, а когда я стал говорить на ее языке, она с любопытством расспрашивала меня о жизни и обычаях моего кочевого племени. В свою очередь, она рассказывала мне о нравах и обычаях тэва. Я узнал, что она входила в клан Канг — Горный Лев. Так назывался один из кланов «летнего народа». Члены этих кланов жили в домах, окружающих южную площадь. Вокруг северной площади расположились кланы другой ветви племени тэва — «зимнего народа». Но подробно я расскажу тебе об этом позднее.
Часто Чоромана просила меня и моего брата поиграть с ней и с другими детьми внизу, на площади, но Келемана говорила, что боится нас отпускать. Как-то утром Начитима услышал эти слова и сказал, что теперь мы уже большие мальчики и можем за себя постоять.
— Идем! — воскликнула Чоромана. — Мы будем играть в шары — мы, девочки, против вас, мальчиков.
— Нет, сначала мы будем стрелять в цель. Посмотрим, кто из нас лучше стреляет, — сказал один из мальчиков.
Я взял лук и колчан со стрелами, и все вместе мы спустились на площадь. В это время несколько мальчиков из кланов зимнего народа прибежали на нашу площадь и присоединились к нам. Один из них, Огота Пятнистая Раковина, был мой ровесник, но выше и сильнее меня. Подбежав ко мне, он схватил висевший за моей спиной лук. Не успел я оглянуться, как он переломил его о колено и больно ударил меня по голове. Мы стояли около кучи хвороста, заготовленного на зиму. Обезумев от гнева, не сознавая, что делаю, я поднял большую палку и, размахнувшись, ударил Оготу. Он упал, а все дети, кроме моего брата и Чороманы, разбежались, пронзительно выкрикивая:
— Мальчик-навах убил Оготу! Мальчик-навах убил Оготу!
Раздались вопли женщин, со всех сторон бежали к нам мужчины. Приземистый человек с круглым лицом схватил меня за руку и занес надо мной нож.
— Сейчас я умру! Брат, беги к матери! — крикнул я.
3. НОВЫЙ ВОЖДЬ ОХОТЫ
Не будь здесь Чороманы, я был бы убит. Но когда мужчина выхватил нож, она бросилась вперед и уцепилась за его руку. Он пробовал ее стряхнуть, но она повисла на нем и громко кричала, призывая Начитиму. Брат не послушался меня и остался, помогая мне вырваться из рук врага, но тот был сильнее нас обоих. Высвободив руку, за которую уцепилась Чоромана, он оттолкнул девочку и замахнулся на меня, но я отскочил и избежал удара. В эту минуту явился Начитима и схватил его за руку, а с другой стороны подошел к нему летний кацик и приказал бросить нож.
— Но этот щенок навах убил моего сына! Я должен его убить! кричал человек.
— Он не умер, я чувствую, как бьется его сердце, — сказала одна из женщин, опустившаяся на колени подле Оготы.
— Пусти меня! Я хочу знать, жив ли он, — сказал отец Оготы.
И Начитима его отпустил.
Прибежала мать мальчика и с громким плачем бросилась к сыну. Все мы молча на них смотрели. Я горько раскаивался в своем поступке и ненавидел себя за то, что нанес такой жестокий удар.
