Гэри Дженнингс - Ацтек. Гроза надвигается
Не стану уверять, будто я научился бегло говорить на языках всех племен, с которыми встречался во время этого своего и последующих путешествий. Однако наречия миштеков, сапотеков, чиапа и майя мне удалось освоить по крайней мере настолько, что я мог более-менее сносно объясняться. Это сослужило мне добрую службу, ибо позволяло познакомиться с местными обычаями и следовать им, что, в свою очередь, способствовало достижению большего взаимопонимания с местными жителями, а значит, и успеху торговых переговоров. Заключать выгодные сделки мне было легче, чем обычному «глухонемому» торговцу, вынужденному договариваться через толмача.
Приведу один пример. Как-то раз, едва мы перевалили через очередной невысокий кряж, Четвертый начал выказывать радостное возбуждение. Я поговорил с рабом на его родном языке, и тот объяснил, что совсем неподалеку, как раз по пути, находится его родное селение Иночикстлан. Некогда он покинул родительский дом, чтобы попытать счастья в большом мире, но попал в руки разбойников, которые продали его знатному чалька. Он несколько раз переходил от хозяина к хозяину, был включен в состав партии рабов, переданной Союзу Трех в качестве уплаты дани, и в конце концов оказался на помосте невольничьего рынка, где его и нашел Пожиратель Крови.
Разумеется, чуть позже я узнал бы все это и не понимая языка раба, ибо, как только мы прибыли в Иночикстлан, навстречу Четвертому бросились его отец, мать и два брата, со слезами и радостными возгласами приветствовавшие давно пропавшего родственника. Они и сельский текутли (точнее, чагула, как называли мелкого вождя в здешних краях) стали просить разрешения выкупить у меня этого человека. Выразив полное понимание и сочувствие, я, однако, не преминул заметить, что Четвертый – самый рослый из носильщиков нашего отряда, единственный, кто способен в одиночку нести на плечах мешок с необработанным обсидианом. В ответ чагула предложил купить у меня не только раба, но и обсидиан, поскольку в здешних краях этот ценный материал не добывали. Зато жители этой деревни изготовляли превосходные шали, которые вождь и предложил мне в уплату.
Шали оказались и впрямь великолепны, но мне пришлось объяснить селянам, что мы проделали лишь треть пути до конечной цели моего путешествия, так что я пока не стремлюсь приобретать товары, ибо не собираюсь таскать их с собой весь путь туда и обратно. Честно говоря, я уже готов был уступить, ибо настроился отдать Четвертого семье, однако, к моему удивлению, мать и отец носильщика встали на мою сторону.
– Чагула, – почтительно обратились они к своему вождю, – посмотри на этого молодого купца. У него доброе лицо, он нам сочувствует и уж конечно сам заплатил немалую цену за такого замечательного работника, как наш сын. Теперь он – его законная собственность, но неужели ты пожалеешь средств на святое дело освобождения своего соплеменника?
Я не вмешивался, да этого и не требовалось: горластые родственники Четвертого повернули дело так, что, дабы не выглядеть скупым, жестоким и равнодушным к судьбе соотечественника, их чагула вынужден был запустить руку в сельскую казну. Так что в результате за раба и мешок обсидиана он отсыпал мне бобов какао и маленьких медных слитков, нести которые было удобнее и легче, чем необработанный камень. Я получил за него хорошую цену, а за раба выручил вдвое больше, чем за него заплатил! Когда обмен был произведен и Четвертый снова стал свободным жителем Иночикстлана, в селении на радостях решили устроить праздник, на котором мы стали желанными гостями. Естественно, что и едой, и шоколадом, и октли нас угощали бесплатно.
Местные жители еще продолжали праздновать, когда мы отправились в отведенные нам хижины. Раздеваясь перед сном, Пожиратель Крови рыгнул и сказал:
– Я всегда не только считал ниже своего достоинства учить чужие наречия, но и вовсе не признавал ни одно из них человеческим языком. Честно скажу, мне казалось, что ты, Микстли, попусту тратишь время, стараясь освоить эту варварскую тарабарщину. Но теперь я должен признать... – Он снова сильно рыгнул и заснул.
Возможно, сеньор Молина, вам как переводчику будет интересно узнать, что, выучив науатлъ, вы еще не освоили всех местных языков. Я вовсе не хочу с пренебрежением отнестись к вашим достижениям – для иностранца вы говорите на науатлъ превосходно, – однако позвольте заметить, что другие здешние наречия гораздо сложнее.
Например, вам должно быть известно, что ударение в науатлъ, как, если не ошибаюсь, и в вашем испанском языке, почти всегда делается на предпоследнем слоге. Возможно, именно это сходство и помогло мне освоить испанский, хотя во всех прочих отношениях он не имеет с науатлъ ничего общего.
Пуремпече, наши ближайшие соседи, делают ударение на третьем слоге от конца: наверняка вы слышали такие названия, как Патцкуаро, Керетаро и тому подобные. Язык отоми, который распространен к северу отсюда, еще более путаный, ибо в их словах ударение может ставиться где угодно. По правде говоря, из всех известных мне языков, включая и ваш, испанский, отомите кажется мне самым трудным для изучения. Посудите сами: у них есть отдельные слова для обозначения мужского смеха и женского смеха.
Меня и раньше называли по-разному, однако когда я начал путешествовать, имен стало еще больше. И неудивительно: ведь слова Темная Туча на разных языках звучат по-разному. Народ сапотеков, например, произносит их как Цаа Найацу, и одна девушка, даже после того как выучилась от меня беглому науатлъ, все равно продолжала называть меня Цаа. Конечно, ей ничего не стоило сказать Микстли, но Цаа звучало так ласково, так нежно, что это имя я предпочитал любому другому из всех, какими мне довелось называться.
Но об этом я расскажу в свое время.
Я вижу, брат Гаспар, что вы делаете дополнительные пометки, старясь обозначить ударения в словах Цаа Найацу. Да, они произносятся как при пении: звуки то поднимаются, то падают. Честно говоря, мне трудно представить себе, как это может быть передано средствами письма.
Язык сапотеков, несомненно, является самым музыкальным из всех наречий Сего Мира, точно так же как мужчины этого племени слывут самыми красивыми на свете, а женщины – самыми грациозными. Должен сказать, что сапотеками, от слова «сапотин» – так называются мармеладные сливы, щедро произрастающие в их краю, – этот народ называют соседи. Сами они именуют себя более подходяще для племени, обитающего в горах: Бен Цаа, или народ Туч.
Они называют свой язык лучи. Звуков в нем меньше, чем в науатлъ, и слова, в которые складываются эти звуки, короче, однако с помощью этих немногих звуков, в зависимости от того, как они произносятся, то есть от тона, передается огромное количество значений. Мелодичное звучание слов в этом языке очень важно для их понимания. Мелодия, ритм и тон настолько существенны, что некоторые несложные сообщения сапотеки способны передавать, всего лишь насвистывая или мурлыча соответствующую мелодию.
Мы догадались, что приближаемся к владениям народа Туч, заслышав с нависавшей над тропой скалы громкий свист. Вернее, это был даже не свист, а долгая переливчатая трель, издать какую смогла бы далеко не каждая птица. Спустя мгновение свист повторился уже где-то впереди нас, потом, чуть потише, еще дальше, и так звучал эхом, пока не стих в отдалении.
– Наблюдатели сапотеков, – пояснил Пожиратель Крови. – Если наши караульные перекрикиваются, они сообщают друг другу об увиденном свистом.
– А зачем тут понадобились наблюдатели? – поинтересовался я.
– Край, где мы сейчас находимся, Уаксьякак, издавна служит предметом раздоров между мешикатль, ольмеками и сапотеками. Все три народа постоянно совершают друг на друга опустошительные набеги, так что за приближением посторонних здесь внимательно следят. Сейчас переданное свистом сообщение наверняка уже достигло дворца в Цаачиле, и Чтимому Глашатаю доложили не только о том, что движется караван почтека из Мешико, но и сколько нас, чем мы вооружены, а может быть, даже какие по размеру и форме вьюки мы несем.
Возможно, кто-нибудь из ваших испанских солдат, быстро объезжая наши земли верхом на лошади, и сможет увидеть между деревнями, которые он минует, существенную разницу. Для нас же, путешествовавших пешком и передвигавшихся с невысокой скоростью, все они казались почти одинаковыми. Ну разве что южнее городка Куаунауак нам все чаще встречались люди, ходившие босиком, да, пожалуй, праздничные наряды племен отличались некоторым разнообразием. Но существенных отличий между поселениями мы не замечали. Внешний облик людей, их повседневная одежда и жилища – все это если и менялось, то незначительно, постепенно, так что результат становился заметен лишь по преодолении больших расстояний. Конечно, внимательный наблюдатель мог бы приметить, что в некоторых поселениях, особенно в маленьких, где люди варились в своем собственном соку из поколения в поколение, местному населению присущи некоторые характерные особенности. В одном месте народ более смуглый, в другом – преимущественно плотного сложения, и так далее... Но, как правило, люди, живущие по соседству, заключают смешанные браки и приобретают множество общих черт.
