Карл Верисгофер - Сокровища Перу
В одном месте, как раз поперек пути, проложенного ножами и топорами охотников, лежало громаднейшее дерево, разбитое грозой и поваленное бурей. Однако дерево это не упало совсем, не легло на землю, а, зацепившись вершиной и ветвями за ветви ближайших деревьев, осталось отчасти на весу и, несмотря на вывороченные из земли корни, не умерло окончательно и давало приют сотням различных паразитов и насекомых.
Обия знаком дал понять своим товарищам, чтобы они остановились на минуту, пока он убедится, нет ли здесь поблизости зверя.
— Муравьед — глупое животное, — сказал Рамиро, — его нетрудно захватить врасплох.
И действительно, не успел он договорить, как уже Обия стал манить их к себе.
У корней дерева, стоя на задних лапах, громадное безобразное животное с жесткой, почти дыбом стоящей густой черной шерстью на спине и длинным, чрезвычайно пышным хвостом, отрывало своими когтями пласты коры. Его детеныш, сидевший на стволе, с жадностью погружал свой длинный, тонкий, как ниточка, язык, покрытый каким-то сладким липким веществом, в ворошившиеся под корою кучки черных муравьев и затем проворно втягивал его обратно в свое узкое длинное рыльце с крошечным, едва заметным отверстием рта, с наслаждением поглощая сразу десятки и сотни муравьев.
Разом грянули два выстрела: и матка, и детеныш, точно сраженные громом, повалились на землю.
— Ура! — воскликнул Бенно. — Вот что я называю удачной охотой.
Тем временем Рамиро, сбросив куртку, стал взбираться на одно из ближайших деревьев, попросив, чтобы Обия связал ему из нескольких тонких полосок пальмового лубка длинную бечевку.
Обия немедленно исполнил его просьбу и, намотав эту первобытную веревку на сучок, ловко бросил ее вверх, прямо в руки Рамиро. Срывая одну за другой громадные красные кисти ягод пальмы ассаи, он спускал их на веревке вниз, пока не образовалась целая куча этих красивых плодов, чрезвычайно вкусных и сочных.
— А вот и другая находка! — воскликнул Обия, — вот дерево, которое дает молоко. Подождите меня здесь, я сбегаю в лагерь и принесу оттуда наш большой котел!
— Вот поистине счастливый день, — поддержал его Рамиро, — их тут целый десяток! Экая благодать! Идите сюда, Бенно, мы сейчас полакомимся с вами молоком!
С этими словами он срезал и сделал из бамбука две тоненькие трубочки толщиною в палец и, подойдя к мясистому белому стволу широколиственного дерева, осыпанного почти сплошь ярко-пунцовым цветом, сделал перочинным ножом довольно глубокий надрез в этой белой коре, затянутой только одной тонкой пленкой, вставил в разрез приготовленные бамбуковые трубочки и затем оба принялись сосать превосходный прохладный сок, по виду и по вкусу чрезвычайно похожий на молоко. Напившись досыта, они искусно заткнули крепким колышком отверстия, чтобы драгоценная влага не пропала даром.
Между тем в сопровождении Тренте и еще двоих погонщиков мулов возвратился Обия, и, наполнив чудесным пальмовым молоком громадный котел, захватив с собою двух убитых муравьедов и целый груз плодов ассаи, понесли все это в лагерь.
На этот раз у путешественников был пир горой, все были веселы и полны надежд, забывая минувшие невзгоды.
Собравшись с силами, друзья продолжали свой путь. Теперь почва стала неровной, холмистой. Богатая растительность мало-помалу уступала место чахлым травам, пестрые бабочки и искристые колибри попадались все реже и реже. Воздух становился заметно прохладнее, а горы надвигались все ближе и ближе. На их вершинах лежали вечные снега: в этой «tierra fria» не было никакой растительности, никаких насекомых, даже животные и птицы там попадались очень редко. Даже у подножия этих гор, на бесплодной каменистой почве не произрастало почти ничего, кроме громадных колючих кактусов, корявых и чахлых акаций и разного рода ольхи, местами усеивавших почву своими колючими отростками.
Здесь не было почти никакой возможности находить себе пищу. Местами красовались густые яблони, манившие взор путников сотнями румяных плодов, но перуанцы предупредили своих друзей, что не только плоды, но и сама кора и даже цветы этой яблони содержат в себе смертельный яд.
День за днем, переход за переходом проходили путники, усталые и голодные, питаясь исключительно сочными стеблями каких-то ползучих низкорослых растений.
Все выше и выше уходили путешественники в горы. На склонах, поросших жалкой травой, паслись местами целые стада горных овец; орлы и коршуны кружили в чистом прозрачном воздухе; горные ручьи и потоки с шумом и грохотом устремлялись в долины, но воды их были до того студеными, что Обия, хлебнув такой воды, с ужасом воскликнул:
— Это жжет! Жжет, как огонь!
И как его ни успокаивали, как ни уверяли в противном, бедняга никогда более не решался попробовать горной ключевой воды. И он, и Тренте, и все остальные проводники и погонщики корчились от холода. Европейцы, привыкшие лучше переносить холод, выделили им из своей одежды все, что могли.
Халлинг и Бенно ежедневно стреляли горных овец и заставляли туземцев пить их горячую еще кровь, чтобы отогреть этих бедняг хоть сколько-нибудь и поддержать их силы, так как они совсем коченели от холода. В скором времени обнаружился и недостаток в топливе; ночью было не из чего развести костер, кругом торчали только голые скалы, и лишь местами пробивалась какая-то бледная травка, которой питались кролики.
Теперь приходилось уже не жарить мясо, а есть его сырым, наскоблив ножом, и за неимением соли сдабривать это сырое мясо щепоткой пороха. Все труднее и труднее становилось это путешествие. Большинство совершенно выбилось из сил и доходило до отчаяния от лишений и усталости.
— Бога ради, не падайте духом! Потерпите еще немного, — молил Рамиро, — ведь теперь осталось всего еще несколько дней пути.
— Ах, Бенно! Подумайте только о том, какие богатства ждут вас там! Не будьте так печальны и унылы: мне больно видеть вас таким бледным и грустным!
Бенно ответил слабой улыбкой.
— Я не совсем здоров, сеньор Рамиро, — сказал он, — но думаю, что это скоро пройдет!
Рамиро испытующим взглядом посмотрел на него.
— Это у вас горная болезнь, — сказал он, — доктор Шомбург и Халлинг тоже страдают этой болезнью!
Вскоре не стало и воды. Положение было нестерпимо тяжелым и мучительным: томительная жажда мало-помалу сменилась водобоязнью, а сильный голод — полным отвращением к пище.
Теперь и горные овцы, и прелестные серебристые шиншиллы, несколько напоминающие зайца, беспрепятственно бегали целыми стадами мимо наших друзей, но ни один из них не пробовал даже стрелять по ним. Только Плутон по нужде гонялся за шиншиллами и утолял ими мучивший его голод.
