Ночь над прерией - Вельскопф-Генрих Лизелотта
Он поднялся и пошел.
Члены совета не смотрели ему вслед, не смотрели они и друг на друга. Они смотрели перед собой, назад, во мглу жалкого минувшего десятилетия, в глубь колючих кустарников — разграничения компетентности, где слова и многие ростки новых начинаний, некоторые уже порванные, висели на их колючих ветвях.
Джимми захлопнул свою записную книжку.
— Ты, Дейв, свяжешься со службой здравоохранения, чтобы они обследовали местность на ранчо Джо Кинга. Выяснили все вообще, что касается водоснабжения. А лучше всего, иди сейчас же к суперинтенденту и сделай свою надпись на его заявлении для службы здравоохранения. У Эйви как раз сегодня люди из Нью-Сити. Джо собирается приплатить, и надо ему помочь. Даже если он и ведет иногда странные речи. Словно помешанный!
Дейв поднялся и вышел из помещения. Насколько легче было это все старому Айзеку Буту, подумал он. Айзек взял в аренду землю, от которой отказался белый арендатор, колодец там уже был устроен прежним хозяином. Это был плохой колодец, неглубокий, подчас его не хватало, и он часто загрязнялся. Однако он был, и его наличие успокаивало, никакого волнения тут не возникало. А вот Стоунхорну всегда надо создавать беспокойство.
СОСЕДИ
В тот день, когда Стоунхорн встретил в поселке агентуры Гарольда Бута и сражался за колодец, Квини пришлось одной отправиться в школу и возвращаться домой. Она пешком дошла до школьного автобуса, и утро радовало ее на этой длинной дороге мягкой осенней погодой. Ветер шевелил желтую траву, кротко сияло солнце. Прошмыгнул в кустах фазан. В вышине парил орел. Квини добралась до школьного автобуса, и день у нее прошел хорошо, ведь даже Тикок не доставил ей ни малейших неприятностей и, напротив, обращался к ней с такой любезностью, с которой привечают потенциального заступника. И она после полудня отправилась домой, предвкушая радость от того, Что Стоунхорн добьется своего и у суперинтендента, и в совете племени.
Пока она от остановки автобуса плелась через луга к дому — бежать домой по шоссе ей не доставляло никакой радости, — она, тихо напевая себе под нос, думала о муже. Она еще и потому прошлась тут с удовольствием пешком, что при этом вспоминала, что этот путь прежде должен был совершать ежедневно он. И не только этот, но еще и длинный автобусный путь вдобавок. Все же кое-что переменилось к лучшему для некоторых индейских детей. Правда, не для всех, но начало было положено.
Время у Квини было и сна пошла не напрямик к дому, а позволила себе еще небольшой крюк, чтобы подойти к сосновой рощице, где они сидели с бабушкой и Стоунхорном и ели печенное в золе мясо. Она посмотрела оттуда вокруг: на лошадей, на дом и… и на шоссе внизу, в долине. По шоссе приближался» Студебеккер «, который, между прочим, опять стал единственным автомобилем Бутов. За рулем сидел Гарольд. Больше никого в автомобиле не было. Гарольд, казалось, ехал не совсем уверенно: машина виляла по дороге из стороны в сторону. Настроение у Квини было испорчено. Она быстренько сбежала по склону и вошла в дом, чтобы приготовить ужин. Она принесла с собой свежую рыбу. Семья заведующего хозяйством школы получила рыбу, и Квини немного у них купила. И все время, пока Квини чистила у открытой двери рыбу и бросала отходы алчущим собакам, она была внутренне напряжена, ведь мысль о том, что Гарольд может совершить какую-нибудь гадость, когда она остается одна, преследовала ее уже несколько дней. Сейчас было еще светло. Семья Бут была внизу, у дома, и ей представлялось совершенно невероятным, чтобы Гарольд этот предвечерний час мог использовать против соседей, которых хотел погубить, предпринять что-то против них. Все же чувство страха у Квини было связано не только с разумом. Оно инстинктивно возникло из существующих противоречий и не было связано только с сиюминутными внешними обстоятельствами.
Солнце заходило и озаряло землю своими последними лучами. Квини высматривала Стоунхорна и наконец увидела его, возвращающегося верхом. Всадник был редким явлением на шоссе: старый автомобиль дешевле и быстрее, чем лошадь, и всадники — это были большей частью либо табунщики, пасущие лошадей, либо ранчеро, разводящие бекинг хорсов. Квини очень обрадовалась и поставила на печечку рыбу. Она услышала, как около дома появился муж, прислушалась, как он повел карего в загон. Пегий, фыркая и топая, проявил свою ревность. Видно, Стоунхорну пришлось карего привязать вне загона, чтобы предотвратить драку жеребцов. Когда он вошел в дом, Квини улыбнулась ему навстречу, и он привлек ее к себе. Но было что-то чуждое и угрожающее в его поведении, в его торопливых движениях, и она испугалась. Он взял рыбину, жадно проглотил ее, хотя она была еще не совсем прожарена, схватил затем остальную еду с печки, сунул ее Квини в руки и вытолкнул молодую женщину с ней из дома. Его глаза пылали.
— Оставайся там, — проговорил он срывающимся голосом. — Это снова находит на меня. Я должен попытаться уснуть… я должен заставить себя…
Так как она недостаточно быстро преодолевала порог, он толкнул ее вон, так что она споткнулась и чуть не упала. Он рванул за ней дверь, закрыл, а когда она, все еще с рыбой в руках, в отчаянии прислушивалась у двери, она услышала только, как он бросился на кровать и, кажется, остался лежать.
Дыхание у него было хриплое. Она прислонилась к стене дома и на миг закрыла глаза.
Она простояла, все прислушиваясь, пожалуй, час. Но в доме ничто не шевелилось. Стоунхорн, кажется, заснул. Его дыхание стало едва слышно. Только раз или два он громко застонал, словно видел нехороший сон.
Квини не могла войти в дом, потому что Стоунхорн закрылся изнутри. Не было соседей, у которых она могла бы укрыться, и у нее не было одеяла. А уже стояла осень, и ночь в прерии была холодна. Она положила рыбу, которую не могла есть, в закрывающееся крышкой ведро и повесила его на сосну. Ни птицы, ни собаки не могли там добраться до рыбы. Она пошла к лошадям, к карему, который спокойно пасся после того, как проделал немалый путь, к Пегому, у которого было злобное настроение, и он отбросил назад голову с прижатыми ушами, когда Квини захотела его погладить. Она посмотрела на месяц, который поднялся позади Белых скал, и она приветствовала знакомые созвездия, которые сияли сейчас также и над домом, в котором спала бабушка с младшими братьями и сестрами Квини и всегда строгий, всегда такой спокойный и уверенный отец. Она подумала о матери в больнице. Может быть, Стоунхорн навестил ее. Больница была недалеко от поселка агентуры. Но, возможно, он поостерегся появляться в расположении больницы, или, может быть, тифозных больных посещать не разрешается. Квини пошла назад к бревенчатой хибаре и прислушалась.
Стоунхорну, по-видимому, снова что-то снилось: он разговаривал и громко вскрикивал. Ей показалось даже, что она слышит, как он колотится головой о стену, и она сжала вместе крепко ладони и по-своему молилась.
Наступила полночь: она определила это по положению звезд. Она все еще оставалась вне своего дома. Но там, внутри, теперь снова стало тихо. Она укрылась на всякий случай за задней стороной дома, которая была обращена к вздымающемуся склону. Она прислонилась там к стене и успокоилась, потому что надеялась, что Стоунхорн крепко заснул. Если ему удалось этого добиться, все было хорошо.
Пегий поднял голову и навострил уши. Квини наблюдала за животным. Поведение жеребца заставило беспокоиться и других лошадей. Одна кобыла, которая еще паслась, подняла голову, карий встал на ноги. Квини подумала, что наверху, у сосен, что-то шевелится. Это мог быть лесной кот, который сам боялся крупных животных, возможно, также ласка или куница. Кролики дремали, плотно прижавшись друг к другу, одна белая ангорская масса, безобидная, ничего не ведающая.
Из дома снова донеслись стоны Джо. Наверху, у сосновой рощицы, стоял человек. Это был Гарольд Бут. У него в руках не видно было оружия. Он был без шляпы. Лошади при нем не было. Его могла привести сюда случайность, но Квини почувствовала намерения подкрадывающегося Гарольда, так что руки и ноги у нее моментально словно парализовало.
