Томас Рид - Собрание сочинений, том 2. Оцеола, вождь семинолов. Морской волчонок
Я думаю, что ничего подобного он не замышлял, когда отправлялся на свидание. Хотя адъютант был человек развращенный, но все же не рискнул бы на такое отчаянное предприятие. Этот напыщенный, тщеславный франт все-таки не мог быть дерзким по отношению к девушке; только упреки индианки вынудили его решиться на такую крайность.
Маюми отвернулась от него и пошла прочь.
– Куда ты спешишь, моя смуглая красавица? – закричал он, бросаясь за ней и хватая ее за руку. – Не думай, что ты так легко от меня отделаешься. Я выслеживал тебя целые месяцы, и теперь, клянусь, настала минута, когда тебе придется расплатиться за все твои коварные улыбки! Твое сопротивление ни к чему не приведет. Мы здесь одни, и, прежде чем мы расстанемся, я...
Дальше я не слушал. Я стал быстро спускаться со своей вышки, спеша к ней на помощь. Но кто-то другой опередил меня.
Хадж-Ева, сверкая глазами и заливаясь безумным смехом, кинулась вперед. В руках ее извивалась гремучая змея. Змея выставила голову; видно было, что она разъярена и готовится к нападению. Я слышал шипенье и резкий звук «скирр-рр» ее погремушек.
Через секунду сумасшедшая стояла уже рядом с незадачливым соблазнителем. Он испугался, выпустил девушку и, отскочив, стоял, задыхаясь, ошеломленно глядя на женщину, которая так внезапно появилась перед ним.
– Хо! хо! – пронзительно завопила безумная. – Его сын! Его сын! И он такой же, как его изменник-отец в тот день, когда погубил доверчивую Еву! Да и случилось это в тот же час, и месяц был в той же четверти, такой же рогатый и злой. Он с усмешкой глядел сверху на преступление. Хо! хо! Час, когда совершился грех, будет часом мести! Преступление отца должно быть искуплено сыном. Великий Дух! Дай мне силу отомстить! Читта-мико, отомстим!
Взывая к духу и произнося заклинания, она бросилась к испуганному офицеру протянув руку вперед, чтобы змея ужалила его.
Адъютант машинально выхватил свою шпагу, как бы охваченный единственным побуждением защитить себя и закричал:
– Чертова колдунья! Если ты сделаешь еще хоть один шаг, я проколю тебя насквозь! Прочь! Назад, или, клянусь, я заколю тебя!
По его решительному тону чувствовалось, что он не шутит. Однако Ева не испугалась. Она продолжала наступать, не обращая внимания на сверкающее лезвие, направленное прямо на нее.
В этот момент подоспел и я и также выхватил свою шпагу, чтоб отпарировать роковой удар и спасти Еву, которая безрассудно наступала на адъютанта. Но мне так и не пришлось нанести удар. То ли пораженный диким странным видом безумной женщины, то ли боясь, что она швырнет в него змею, адъютант в паническом страхе вдруг стал пятиться назад. Сделав два шага, он очутился на самом краю каменистого берега, зацепился ногой за камень, поскользнулся и полетел в воду. Озеро было глубокое, и он сразу скрылся под водой. Быть может, это падение и спасло ему жизнь. В следующий момент он снова показался на поверхности и быстро стал карабкаться на берег. Теперь он не помнил себя от ярости и, выхватив шпагу, ринулся на Хадж-Еву. Его гневные проклятия свидетельствовали о его решимости убить ее тут же на месте. Но его шпага не вонзилась в нежное тело женщины и не поразила змею. Сталь ударилась о такую же твердую блестящую сталь.
Я бросился между адъютантом и его жертвой. Мне удалось удержать Хадж-Еву от свершения ее мстительного замысла. До сих пор адъютант не видел меня. Ярость, больше чем вода, ослепила его, и только когда наши клинки встретились, он заметил мое присутствие.
Последовала небольшая пауза. Все молчали.
– Это вы, Рэндольф? – удивленно воскликнул он.
– Да, лейтенант Скотт, это я, Рэндольф. Простите за непрошеное вмешательство, но, услышав, что ваша нежная любовная беседа вдруг перешла в ссору, я счел своим долгом вмешаться...
– Вы подслушивали? А позвольте узнать, сэр, разве это вас касается? Кто дал вам право шпионить за мной и вмешиваться в мои дела?
– Право? Это долг каждого честного человека – защитить слабую невинную девушку от посягательств такого хищника, как вы. Вы еще хуже, чем Синяя Борода!
– Вы раскаетесь в этом! – взвизгнул адъютант.
– Теперь – или когда?
– Когда вам будет угодно!
– Сейчас удобнее всего. Начинайте!
Не говоря ни слова больше, мы скрестили наши шпаги, и началась ожесточенная игра клинков.
Схватка была короткой. Сделав выпад в третий или четвертый раз, я ранил своего противника в плечо, и он больше не мог владеть правой рукой. Его шпага со звоном упала на гальку.
– Вы ранили меня! – закричал он и добавил, указывая на упавшую шпагу: – Я безоружен! Довольно, сэр, я удовлетворен...
– А я буду удовлетворен только тогда, когда вы на коленях попросите прощения у той, которую вы так грубо оскорбили.
– Никогда! – отвечал он. – Никогда! – И, произнеся это слово, которое, по-видимому, должно было выразить его непреклонное мужество, он вдруг обернулся и, к величайшему моему изумлению... бросился бежать.
Я помчался за ним и вскоре догнал его. Я мог бы всадить шпагу ему в спину, но теперь я уже не жаждал его крови и ограничился тем, что дал ему хорошего пинка ногой в то место, которое Галлахер назвал бы «задним фасадом». Удовольствовавшись этим прощальным приветом, я предоставил адъютанту возможность продолжать свое постыдное бегство.
Глава XLVI. МОЛЧАЛИВОЕ ПРИЗНАНИЕ
Мы юной любви вспоминаем дниПод пальмами вдвоем...Ты вновь на свою голубку взгляни...
Это Хадж-Ева напевала одну из своих любимых мелодий. Затем я услышал другой, более нежный голос, назвавший меня по имени:
– Джордж Рэндольф!
– Маюми!
– Хо-хо! Оба наконец вспомнили... Это прекрасный остров, но он хорош для вас, а для Хадж-Евы мрачный... Не стану больше думать... нет, нет!
Мы юной любви вспоминаем дниПод пальмами вдвоем...Ты вновь на свою голубку взгляни...
Когда-то это был мой остров, теперь он стал твой, мой милый мико, и твой, моя красавица. Дорогие мои! Оставляю вас одних наслаждаться, вам не нужна старая, сумасшедшая королева. Я ухожу – не бойтесь ни шороха ветерка, ни шепота деревьев. Никто не подкрадется к вам, пока Хадж-Ева караулит, и читта-мико тоже будет охранять вас. Хо, читта-мико!
Мы юной любви вспоминаем дни...
Безумная снова запела свою песню и ушла, оставив меня наедине с Маюми. Мы оба несколько смутились.
Ведь мы никогда не обменивались с нею ни одним признанием, ни одним словом любви. Хотя я любил Маюми со всем пылом своего юного сердца и теперь уверился в том, что и она любит меня, но мы еще до сих пор не сказали этого друг другу. У нас обоих точно язык отнялся.
