Джеймс Купер - Зверобой, или Первая тропа войны

Глава XII

Отцом все время бредит, обвиняет

Весь свет во лжи, себя колотит в грудь,

Без основания злится и лепечет

Бессмыслицу. В ее речах сумбур,

Но кто услышит, для того находка.

Мы оставили обитателей «замка» и ковчега погруженными в сон. Правда, раза два в течение ночи то Зверобой, то делавар поднимались и осматривали неподвижное озеро, затем, убедившись, что все в порядке, возвращались к своим тюфякам и вновь засыпали, как люди, не желающие даже в самых трудных обстоятельствах отказываться от своего права на отдых. Однако при первых проблесках зари белый охотник встал и начал готовиться к наступающему дню. Его товарищ, который за последние ночи спал лишь урывками, продолжал нежиться под одеялом, пока не взошло солнце. Джудит в это утро встала также позднее обыкновенного, потому что долго не могла сомкнуть глаз. Но лишь только солнце взошло над восточными холмами, все трое были уже на ногах. В тамошних местах даже завзятые лентяи редко остаются в своих постелях после появления великого светила.

Чингачгук приводил в порядок свой лесной туалет, когда Зверобой вошел в каюту и протянул ему грубый, но удобный костюм, принадлежавший Хаттеру.

— Джудит дала мне это для тебя, вождь, — сказал он, бросая куртку и штаны к ногам индейца. — С твоей стороны было бы неосторожно разгуливать здесь в боевом наряде и в раскраске. Смой страшные узоры с твоих щек и надень эту одежду. Вот и шляпа, которая сделает тебя похожим на ужасно нецивилизованного представителя цивилизации, как говорят миссионеры. Вспомни, что Уа-та-Уа близко. А помня о девушке, мы не должны забывать и о других. Я знаю, тебе не по нутру носить одежду, скроенную не по вашей краснокожей моде. Но тут ничего не поделаешь: одевайся, если даже тебе будет немного противно.

Чингачгук, или Змей, поглядел на костюм Хаттера с искренним отвращением, но понял, что переодеться полезно и, пожалуй, даже необходимо. Заметив, что в «замке» находится какой-то неизвестный краснокожий, ирокезы могли встревожиться, и это неизбежно должно было направить их подозрение на пленницу.

А уж если речь шла о его невесте, вождь готов был снести все, что угодно, кроме неудачи. Поэтому, иронически осмотрев различные принадлежности костюма, он выполнил указания своего товарища и вскоре остался краснокожим только по цвету лица. Но это было не особенно опасно, так как за неимением подзорной трубы дикари с берега не могли как следует рассмотреть ковчег. Зверобой же так загорел, что лицо у него было, пожалуй, не менее красным, чем у его товарища-могиканина. Делавар в новом наряде двигался так неуклюже, что не раз в продолжение дня вызывал улыбку на губах у своего друга.

Однако Зверобой не позволил себе ни одной из тех шуток, которые в таких случаях непременно послышались бы в компании белых людей. Гордость вождя, достоинство воина, впервые ступавшего по тропе войны, и значительность положения делали неуместным всякое балагурство.

Трое островитян — если можно так назвать наших друзей — сошлись за завтраком серьезные, молчаливые и задумчивые. По лицу Джудит было видно, что она провела тревожную ночь, тогда как мужчины сосредоточенно размышляли о том, что ждет их в недалеком будущем. За столом Зверобой и девушка обменялись несколькими вежливыми замечаниями, но ни одним словом не обмолвились о своем положении. Наконец Джудит не выдержала и высказала то, что занимало ее мысли в течение всей бессонной ночи.

— Будет ужасно, Зверобой, — внезапно воскликнула девушка, — если что-нибудь худое случится с моим отцом и Хетти! Пока они в руках у ирокезов, мы не можем спокойно сидеть здесь. Надо придумать какой-нибудь способ помочь им.

— Я готов, Джудит, служить им, да и всем вообще, кто попал в беду, если только мне укажут, как это сделать. Оказаться в лапах у краснокожих — не шутка, особенно если люди сошли на берег ради такого дела, как старый Хаттер и Непоседа. Я это отлично понимаю и не пожелал бы попасть в такую переделку моему злейшему врагу, не говоря уже о тех, с кем я путешествовал, ел и спал. Есть у вас какой-нибудь план, который я и Змей могли бы выполнить?

— Я не знаю других способов освободить пленников, кроме подкупа ирокезов. Они не устоят перед подарками, а мы можем предложить им столько, что они, наверное, предпочтут удалиться с богатыми дарами взамен двух бедных пленников, если им вообще удастся увести их.

— Это было бы неплохо, Джудит, да, это было бы неплохо. Только бы у нас нашлось достаточно вещей для обмена. У вашего отца удобный и удачно расположенный дом, хотя с первого взгляда никак не скажешь, что в нем достаточно богатств для выкупа. Есть, впрочем, ружье, «оленебой»… оно может нам пригодиться; кроме того, как я слышал, здесь имеется бочонок с порохом.

Однако двух взрослых мужчин не обменяешь на безделицу, и кроме того…

— И кроме того — что? — нетерпеливо спросила Джудит, заметив, что Зверобой не решается продолжать, вероятно, из боязни огорчить ее.

— Дело в том, Джудит, что французы выплачивают премии, так же как и англичане, и на деньги, вырученные за два скальпа, можно купить целый бочонок пороха и ружье, хотя, пожалуй, не такое меткое, как «оленебой», но все-таки бочонок хорошего пороха и довольно изрядное ружье. А индейцы не слишком разбираются в огнестрельном оружии и не всегда понимают разницу между тем, что действительно хорошо или только таким кажется.

— Это ужасно… — прошептала девушка, пораженная простотой, с какой ее собеседник привык говорить о происходящих событиях. — Но вы забываете о моих платьях, Зверобой. А они, я думаю, могут соблазнить ирокезских женщин.

— Конечно, могут, Джудит, конечно, могут, — отвечал охотник, впившись в нее острым взглядом, как будто ему хотелось убедиться, что она действительно способна на такую жертву. — Но уверены ли вы, девушка, что у вас хватит духу распроститься с вашими нарядами для такой цели? Много есть на свете мужчин, которые слывут храбрецами, пока не очутятся лицом к лицу с опасностью; знавал я также людей, которые считали себя очень добрыми и готовыми все отдать бедняку, когда слушали рассказы о чужом жестокосердии, но кулаки их сжимались крепко, как лесной орех, когда речь заходила об их собственном имуществе. Кроме того, вы красивы, Джудит, — можно сказать, необычайно красивы, — а красивые женщины любят, все, что их украшает. Уверены ли вы, что у вас хватит духу расстаться с вашими нарядами?

Лестные слова о необычайной красоте девушки были сказаны как нельзя более кстати, чтобы смягчить впечатление, произведенное тем, что молодой человек усомнился в ее достаточной преданности дочернему долгу. Если бы кто-нибудь другой позволил себе так много, комплимент его, весьма вероятно, прошел бы незамеченным, а сомнение, выраженное им, вызвало бы вспышку гнева. Но даже грубоватая откровенность, которая так часто пробуждала простодушного охотника выкладывать напрямик свои мысли, казалась девушке неотразимо обаятельной. Правда, она покраснела и глаза ее на миг запылали огнем. Но все-таки она не могла по-настоящему сердиться на человека, вся душа которого, казалось, состояла из одной только правдивости и мужественной доброты. Джудит посмотрела на него с упреком, но, сдержав резкие слова, просившиеся на язык, заставила себя ответить ему кротко и дружелюбно.