Лизелотта Вельскопф-Генрих - Харка — сын вождя
— Должно, и очень. Когда дакотов возьмут за горло, они придут в ярость. Они и тебя не пощадят.
— Но… Однако… Ну, до этого еще далеко, я услышу о таких событиях заблаговременно. Да и на первых порах это, пожалуй, поднимет мне цену. Надо колос жать, когда он спел, а не позже. Слушай, пойдем посидим немного в палатке.
— Как хочешь, — Рэд даже улыбнулся.
Когда они зашли в палатку, Бен спросил:
— Ты не можешь ли ссудить меня деньгами?
— Я? С какой стати?
— А если война… Я могу кое-что сейчас закупить и сделать хороший оборот. Ведь во время войны дакоты хорошо заплатят за оружие.
— Ишь спекулянт!.. Обратись-ка лучше к Бакерико.
— А кто это?
— Э… один человек в Мексике. Впрочем, ты его не найдешь. Оставим этот разговор. Чистых денег ты с меня не получишь, мой дорогой, но хороший совет, очень хороший совет я тебе дам.
— Ха, одни слова! Жалко. И хитер же ты.
— Что ж, и ты хитер, дырявая башка. Ты не встречал тут одного глупца, который болтается сейчас в прериях с шайенами и рисует их вождей?
— Ах, этого сумасшедшего Морриса?
— Ну да. Ты знаком с ним? Он, что, был у тебя и так-таки спокойно ушел?
— Он неплохо заплатил.
— Эх ты, жаба! Да если бы ты его потряс, у тебя было бы достаточно денег.
— Ты думаешь? Нет, подожди, ты о чем думаешь?..
— Я ничего не думаю, я только так сказал…
— Но это же опасно.
— Для меня — нет. Для тебя?..
— Но ведь ты же мне говоришь…
— Ну, хватит фантазировать, все равно этого господина художника с его толстой мошной уже здесь нет. Что еще нового?
— Одна история…
— Что за история?
— Химера. Есть небольшой род дакотов, у них золото, а вождь их знает, где расположены огромные золотые россыпи.
Рэд навострил уши.
— Какой вождь?
— Ну это же просто нелепость, что рассказывают. Я не запомнил его имени, но говорят, что его изгнали из рода за то, что он по пьянке выболтал свою тайну. А сын сопровождает его в изгнании.
— Этому сыну лет двенадцать?
— Что, что? Двенадцать лет? Значит, и ты, бандит, о них знаешь?
Рэд даже вздрогнул: как это у него могло вырваться? Бен не должен догадываться о том, что произошло в палатке вождя рода Медведицы.
— Нет, не знаю, — поторопился ответить Рэд.
— Эту историю индейцы рассказывают у всех костров.
— Ну что ж, послушай их… А эти двое у тебя еще не были?
— А что им здесь делать?
— Ну, им могут, например, потребоваться патроны.
— Это верно.
— Если они здесь появятся…
— То ты хотел бы их еще раз повидать?
— Нет, познакомиться.
— А я говорю повидать. Ведь ты же их знаешь.
— Идиот. Если бы я знал, я бы тебя не спрашивал.
— Именно поэтому ты и спрашиваешь.
— Я тебе говорю — нет. Я всегда говорю правду, запомни это!
— Это я вижу, старый разбойник. Ладно, вот я дарю тебе еще пару пачек табаку.
— Годится.
И разговор на этом прервался.
Вечером Рэд отправился спать к своему коню. Известия, полученные от Бена, очень заинтересовали его. Раз вождя выгнали из рода, надо с ним повидаться. Индеец, изгнанный из племени, — это несчастное существо, слабое и беспомощное.
Едва занялся рассвет, Рэд уехал прочь, не простившись с Беном. Он направился на юго-запад, к строителям железной дороги. Может быть, там он услышит что-нибудь об изгнанниках. Рэд теперь был доволен, что вовремя покинул лагерь индейцев. То, что он услышал от Бена, по всей видимости, было правдой. Хорошо, что он тогда вовремя убрался, утром могли быть неприятности с индейцами. Кто же подслушивал?..
Рэд поднял лошадь в галоп.
Прерия уже полна была примет надвигающейся осени. Зимой снега покроют землю, разыграются бури. Замыслы Рэда должны осуществиться прежде, чем начнутся метели.
Убежище в глуши
В начале лета, на вторую ночь после того, как Рэд исчез из типи вождя рода Медведицы, в небольшой, закрытой со всех сторон горной долине паслись две лошади. На ночную долину легли густые тени гор. Как руины давно прошедших земных потрясений, чернели над нею огромные уступы скал. По ним струилась вода и местами водопадами срывалась с высоких стен. Камни, кустарник, деревья, трава, нагретые за день солнцем, теперь отдавали свое тепло и наполняли воздух пряным ароматом. Легкое дыхание ветерка чуть шевелило листву.
Скалы, окружающие долину, укрывали ее от бурь и ветров. Здесь образовался свой обособленный мир. Богатая растительность и ручей, протекающий по горному лугу, привлекали сюда множество животных. Следы их вели к единственному узкому выходу из долины и сходились там в узенькую тропинку.
Лошади спокойно передвигались по мягкому лугу. Потом остановились, прижались друг к другу и заснули. Неподалеку от них на траве, вытянувшись на бизоньей шкуре, лежал мальчик. Он, видно, страшно усталый бросился на землю, и сон сковал его. Глаза мальчика были закрыты, но как будто двигались под опущенными веками, и дыхание его было неровно, руки вздрагивали во сне. Рядом с ним лежала завернутая от сырости в кожу двустволка.
А у выхода из долины, откуда хорошо просматривался ведущий к ней склон горы, бодрствовал другой человек. Он вглядывался в даль, чуть освещенную звездами, прислушивался и как будто был готов прыгнуть на любого неожиданно появившегося врага. На его обнаженных плечах запеклись раны от страшных когтей.
Так и стоял он на своем посту до тех пор, пока на востоке не появились первые проблески зари.
Поднялся ветерок, и здесь, на высоте, стало холоднее, чем ночью. На траву выпала роса. Небо посветлело, появились первые золотые лучи восходящего солнца, и луга стали зелеными, а ручей — серебряным. Растаяли тени, и в небе появился первый сокол. На опушке леса по другую сторону ручья зашевелились кусты. Олень вышел из зарослей, склонился к воде и спокойно принялся пить.
Индеец, еще стоящий около утеса, зашевелился, поднял руку, чтобы защитить глаза от яркого света, и еще раз оглядел прерии. Потом он подошел к ручью, попил и двинулся назад в маленькую долину. Его черные, цвета воронова крыла волосы поблескивали на солнце. Он старался не наступать на траву, а перешагивал с камня на камень, неслышно ступая обутыми в мягкие мокасины ногами.
Проснувшиеся лошади повернулись навстречу ему. Он подошел к мальчику, который все еще спал, остановился над ним. На его смуглом исхудалом лице появилась улыбка, черные глаза смотрели ласково, мягко, и даже скорбные складки в уголках рта на миг разгладились. Но только на миг. И снова пропала улыбка, и снова глубокая боль во взгляде.
Мальчик проснулся и поднялся на ноги. Он был очень похож на отца, только кожа была цветом потемнее да лоб повыше, а черты лица более нежные.
Оба не произнесли ни слова. Мальчик тоже попил из ручья, погладил по спине своего коня, взял ружье и пошел за отцом к утесу у выхода из долины.
