Лизелотта Вельскопф-Генрих - Топ и Гарри
— Я знаю ее.
— Хорошо. Итак, до сих пор тебе дорога известна. Но мы пройдем с тобой еще один небольшой ход, который никто не знает, кроме меня, и никто не узнает, кроме тебя.
И Матотаупа стал карабкаться по новому проходу. Здесь продвигаться было значительно труднее. Легко крошились каменные сосульки. В одном месте проход, казалось, был совершенно завален, и Матотаупе пришлось осторожно убирать обрушившиеся камни, прежде чем они с Харкой пролезли дальше. Становилось душно. Харка чувствовал растущую усталость.
Скоро они оказались в большом помещении. Харка глубоко вздохнул: здесь воздух был свежее. Матотаупа присел. Харка придвинулся вплотную к отцу, который возился с огнивом. Полетели искры, и Матотаупа поджег немного сухого бизоньего помета, который индейцы часто применяли для раскуривания трубок. Пещера была значительно больше, чем Харка предполагал в темноте. При свете пламени Харка различил разбросанные вокруг сухие кости. Лежали два огромных медвежьих черепа, гораздо больших, чем череп обычного гризли. Большинство костей были очень старые, давным-давно высохшие, полуистлевшие. Взгляд Харки невольно остановился на проломанном человеческом черепе.
Матотаупа закурил свою трубку и потушил огонь. Наступила темнота. Была полная тишина, такая, что даже чувствовался вес собственного тела и уши воспринимали малейшее движение суставов.
— Здесь тайна пещеры, — прошептал Матотаупа. — Никто не видел Большой Медведицы, но она живет здесь, в этой горе, с незапамятных времен. Ее сын был человек. Он — прародитель рода Медведицы, мой и твой прародитель. — Матотаупа сделал паузу. — Здесь, — шептал он, схватив за руку Харку, точно собираясь вести его, — здесь лежат зерна золота. Песок пещеры — золотой песок. Я возьму немного песка с собой. Мы — потомки Медведицы, и нам принадлежит любая часть того, что принадлежит ей. В этой горе — золото. Оно и здесь, и у истоков водопада, куда я хотел провести тебя два года тому назад. Там, в небольшой нише, где начинается один из источников, ты можешь взять золотые зерна, просто протянув руку… Ну, теперь ты знаешь достаточно.
— Золотые зерна в нише стены я нашел, — сказал Харка.
Матотаупа резко повернулся к сыну. Харка почувствовал в темноте это движение. Он чувствовал и взгляд отца.
— Ты… — сказал Матотаупа тихо и оборвал фразу; в наступившей тишине из недр горы донесся звук, от которого Харка задрожал: это было глухое, злое, угрожающее рычание, многократным эхом повторенное в проходах пещеры. — Харка!
Точно преследуемый духами, заторопился Матотаупа по проходу, по которому они только что пришли с сыном. И Харка поспешил за отцом. Проход был слишком тесен для медведя, но страх, охвативший мальчика, пересиливал его желание оставаться хладнокровным. Снова удушающий воздух сдавливал грудь и тело покрывалось потом. Движения их были быстры и не всегда осторожны, камни из-под ног летели вниз. Но вот и выход. Матотаупа остановился, резко нажал на камень, закрывающий его, и повернул камушки, его поддерживающие. Харка увидел бизонью шкуру — одеяло, которое он оставлял здесь, и оба вылезли наружу… Свет, ветер, тающий снег. Скрюченные деревья снова окружали их.
Когда Харка и Матотаупа установили на свое место камень, прикрывающий вход в пещеру, и тщательно уложили мох, пот стекал у них со лба и с плеч.
Матотаупа раскурил трубку.
— Не знаю, хотела ли Медведица сказать, что я поступил неправильно, открыв тайну ее владений, не знаю… В первый раз в жизни я слышал ее голос… — Матотаупа глубоко вздохнул. — Я сказал тебе, Харка, что ты должен узнать тайну. Теперь ты ее знаешь. Хау.
Матотаупа выбил трубку, встал и вместе с Харкой отправился в путь. Они долго петляли по склону и в конце концов оказались у скалистой стены, где находился главный вход в пещеру.
Был полдень.
Рэда Джима не пришлось долго искать. Он сидел в пещере, недалеко от входа, прислонившись спиной к стене и положив ноги на обломок сталагмита. Лицо его осунулось и было пепельно-серым. Взгляд блуждал. Охотничья рубашка — в крови. Не было и следа от его былой самоуверенности.
— Топ, — сказал он слабым голосом, когда оба индейца подошли к нему, — никто и ничто не удерживает меня больше в этой проклятой пещере. Где ты так долго пропадал? И кого ты приволок ко мне? А, Гарри? Ты так элегантно пырнул меня ножом. Ты, может быть, подумал, что я свинья, которую нужно заколоть? Твое счастье, мальчик, что со мной не было револьвера. — И Джим попытался усмехнуться, но это ему не удалось и он закашлялся.
— Моему белому брату плохо? — Матотаупа озабоченно склонился над Джимом.
— Да, Топ, твоему белому брату не так хорошо. Тащи меня отсюда к блокгаузу Беззубого Бена, иначе я сдохну, а подыхать у меня нет никакой охоты. И еще этот проклятый медведь! Откуда он тут мог появиться?
Даже Джим заметил, что Матотаупа помрачнел.
— Ты что же, видел медведя?
— Видеть? Нет. Этого еще не хватало. С меня довольно его рычания. У меня даже рана снова стала кровоточить… Здесь душно, Топ. Вытащи меня скорей наружу. И в блокгауз, и в блокгауз к Бену. Я пришел с тобой летом сюда, теперь ты должен идти со мной в блокгауз, к Беззубому. А ты, Гарри, в потемках меня хотел убить! Ну, а теперь, теперь ты должен быть мне другом, а я — твоим другом. Другого выхода нет.
Джим попытался улыбнуться, но только жалкая гримаса появилась на его лице.
— Где ты был, когда услышал рычание медведя? — спросил Харка.
Джим сделал неопределенное движение рукой.
Матотаупа понял, что означает вопрос Харки.
Можно ли было слышать рычание медведя у выхода. Или Джим, несмотря на то что был ранен, попытался еще раз проникнуть в глубь пещеры?..
Матотаупа был готов исполнить желание Джима и доставить его в блокгауз Бена. Харка хотел последовать за отцом, чтобы помочь ему подготовить все для перевозки раненого, но отец отклонил его предложение. Харке пришлось остаться с Джимом в пещере и ждать.
Когда Матотаупа ушел, раненый закрыл глаза. Харка сел выпрямившись напротив него, прижавшись спиной к стене пещеры. Его глаза были почти закрыты. Он тоже казался спящим. Из глубины пещеры доносились шумы, шорохи и звон падающих капель. Снаружи по небу шли разорванные тучи. В кронах деревьев кричали вороны. Белка, перепрыгивая с ветки на ветку, сбивала облачка снега.
Джим на мгновение открыл глаза и глянул на Харку. Этого взгляда для юного индейца было достаточно: во взгляде белого была ненависть. Беспощадная. Ненависть, жаждущая крови, убийства!
Харка не шелохнулся. Несмотря на смертельную усталость, он старался быть начеку, пока не пришел отец. Матотаупа вернулся с одеялом, запасом пищи, с бобровой курткой, луком и револьвером. Мальчик молча взял куртку и надел ее. Взял свой револьвер.
