Карл Май - Наследники Виннету
— Что тебе до этой психологии, когда ты можешь лишиться жизни!
— Прошу тебя, будь благоразумной! Со мной ничего не произойдет.
— Хотелось бы верить. Но все-таки дай мне револьвер! Я не раздумывая выстрелю в этого сумасшедшего, если он вздумает поднять на тебя руку!
Она говорила это совершенно убежденно. Она, сама доброта, дрожащая над каждым жучком-червячком, могла из любви ко мне убить человека… Я был тронут, но не выдал своих чувств и с улыбкой ответил:
— Если понадобится стрелять, то предоставь это дело мне. Я прицелюсь получше. А теперь будь добра…
— Подожди! — прервала она меня. — Что это?
Зебулон издал крик. Не крик, а вой! И принялся рыть с землю удвоенной силой. Я подошел к яме.
— Прочь, прочь! — рявкнул он.
— Хоть одним глазком бы взглянуть! — наигранно пролепетал я.
— Нет! Прочь, или я…
Он высоко поднял заступ, уставив на меня угрожающий взгляд. Глаза его налились кровью. Я отступил назад и продолжал спокойным тоном:
— Всего один вопрос: почему вы так громко кричали?
— Тут я вам, пожалуй, отвечу: я наткнулся на золото!
— Неужели?
— Да, здесь лежит что-то твердое и широкое. Дыра для него слишком узка. Мне надо расширить ее. Но это я сделаю сам! Не приближайтесь ко мне! — И он еще яростнее замахал заступом.
— Вот видишь, я права! — констатировала Душенька, когда я возвратился к ней. — Он хотел тебя убить!
— Он этого не сделает. Прошу тебя, не усложняй все своими страхами. Нет никаких причин для беспокойства!
Зебулон устал и вынужден был теперь чаще останавливаться, чтобы перевести дух. Его руки дрожали, а движения стали замедленными. Вдруг он снова издал крик радости:
— Отец, отец, ты здесь! Ты поможешь мне! Я знаю это, я чувствую! Благодарю тебя, спасибо тебе! — Выкрикнув все это, он повернул к нам искаженное злобой лицо и пригрозил: — Кто рискнет прикоснуться к сокровищам, того я прикончу прямо на месте! Зарубите это себе на носу!
Зебулон спустился на дно ямы, нагнулся и что-то поднял. В руках у него оказался большой глиняный сосуд. Вслед за ним появился еще один, потом еще… Поработав заступом еще минут пять, он глубоко вздохнул:
— Все! Больше ничего нет!
При этих словах Гарриман поднялся и подошел к брату.
— А, идешь! — с издевкой пробормотал тот. — Не думай, что ты хоть что-нибудь получишь. Это все мое.
— Только не твое! — повысил голос Гарриман.
— Чье же тогда?
— Все это принадлежит мистеру Бартону, никому другому. Виннету зарыл их для него одного.
— Докажи! — рассмеялся Зебулон. — Этот мистер Бартон тридцать лет назад унес то, что ему причиталось, — завещание. Все остальное он оставил тут! А сегодня сосуды нашел я. Они такая же находка прерий, как любая другая! По закону Запада найденное принадлежит нашедшему, а значит, мне!
— Ложь, грубая ложь! — Гарриман двинулся на брата. — Что знаешь ты об этом сокровище? А мистер Бартон знал о нем. Он собирался вырыть его и взять. Он просил у нас заступы. Выходит, ты одолжил ему не только заступ, но и свою силу. Ты копаешь от его имени, за него! Вот так!
— И это говоришь ты, мой брат? — зашипел Зебулон. — С чего ты взял, что я копал за него, а не за себя? Может, я сам тебе сказал это? Или он? Нет! Он спокойно наблюдал, как я работал. Когда он хотел заглянуть в яму, а я его прогнал, он подчинился без всяких возражений. Стало быть, эти пять сосудов с сокровищами — моя собственность. Хотел бы я посмотреть на того, у кого хватит наглости оспаривать это… Теперь помоги! Я хочу открыть их!
Душенька озабоченно поглядывала в мою сторону.
— Подождем, что там внутри, — успокоил я ее. — Уж конечно, не золото.
— А может, все же…
— Нет. Они слишком легкие. Терпение!
Темно-коричневые четырехгранные глиняные сосуды были украшены индейскими фигурами. Я издали узнал работу гончаров из деревень моки или суньи 31. Верхняя часть сосуда немного прикрывала нижнюю, а место соединения было обмазано не пропускавшей влагу мастикой. Широкое горло каждого сосуда обвивали промасленные лыковые жгуты. Потому я и предположил, что их содержимое не могло быть металлом, — скорее, это что-то боящееся влаги.
— Иди же сюда, помоги! — снова обратился Зебулон к брату. — Только осторожно, не сломай!
Оба взялись за дело — Гарриман спокойно и умело, а Зебулон чуть ли не рвал оплетку.
— Проклятые узлы! — ругался он. — Как медленно! у меня нет сил терпеть! Давай быстрее, быстрее!
Когда с первых двух сосудов оплетка наконец была удалена, оба стали ножами отдирать окаменевшую за долгие годы замазку. При этом Зебулон без умолку говорил о серебре, золоте, о жемчуге, о древних мексиканских толтекских, ацтекских или древнеперуанских драгоценностях. Я выносил эту безумную болтовню только в интересах психологического эксперимента.
Наконец настал долгожданный момент: каждый мог открыть свой сосуд. Энтерсы перевели дух.
— Угадай, что там? — из последних сил прошептал Зебулон. — Золото? Алмазы?
— Не хочу гадать, — ответил Гарриман. — Открываем!
— Хорошо. Раз, два, три!..
Обе крышки были сорваны одновременно, и на свет было извлечено содержимое сосудов. Но не слышно было ликующих возгласов. Братья молча разглядывали добычу.
— Мешок! — наконец пришел в себя Зебулон.
— Да, какой-то кожаный мешок, — подтвердил Гарриман.
— Может, с золотом?
— Нет. Для этого он слишком легкий.
— А банкноты?
Глаза Зебулона блеснули. Еще бы: целых пять мешочков с банкнотами!
— Открывай! Режь! Быстрее, быстрее!
Ремни были разрезаны, а мешок вспорот.
— Кни-иги! — разочарованно протянул Гарриман.
— Книги, черт возьми, только книги! — взревел Зебулон. — К дьяволу их! — Он отшвырнул мешок прочь.
— Но что за книги? — возразил Гарриман. — Посмотри сначала. Может, там внутри деньги.
Зебулон тотчас принялся листать отброшенные было тома, но очень скоро забросил их еще дальше.
— Одна писанина! — разочарованно протянул он. — Писанина с именем этого Виннету!
— У меня тоже, — отозвался Гарриман, обследовав свою книгу.
— Так выброси их к дьяволу!
Можно представить, чего мне стоило сохранять равнодушный вид! Ведь для меня каждый листок или страничка, каждый кусочек кожи и даже лыковые завязки были священны! Я только потому и позволил этим типам рыться у могилы, что они выполнили для меня тяжелую часть работы. Но портить находку они не имели никакого права. Поэтому, когда Зебулон предложил расколоть оставшиеся сосуды, я спокойно, но твердо предупредил:
— Здесь ничего не будет разбито! В сосудах завещание великого, благородного умершего. Оно для меня дороже золота и драгоценностей.
