Лэрри Макмуртри - Одинокий голубь
– Ах, черт бы все побрал. – Пи Ай испытывал такую грусть, что ему самому захотелось умереть.
Никто не спросил, по какому поводу он чертыхался.
98
Старый Хью Олд вскоре заменил в команде Августа в качестве большого любителя поговорить. Он догнал стадо с фургоном теплой одежды и припасов около Форт-Бентона, где они переправлялись через Миссури. Часовые в форте смотрели на ковбоев с таким удивлением, будто те заявились с другой планеты. Командир, крупный угловатый майор по фамилии Корт, особенно поражался, глядя на разбредшееся по долине стадо. Когда ему рассказали, что скот гонят с границы с Мексикой, он поразился еще больше, но это не помешало ему купить две сотни голов. Бизоны попадались редко, так что с провизией в форте дело обстояло туго.
Калл особо с майором не разговаривал. Он вообще мало с кем разговаривал после смерти Гаса. Все хотели бы знать, когда кончится их движение на север, но никто не решался спросить. Уже несколько раз шел легкий снег, а когда они переправлялись через Миссури, было так холодно, что ковбои разожгли на северном берегу огромный костер, чтобы согреться. Джаспер Фант едва не осуществил навязчивую идею всей своей жизни и не утонул, когда его лошадь, напуганная бобром, сбросила Джаспера в ледяную воду. К счастью, его подхватил Бен Рейни и вытащил на берег. Джаспер посинел от холода. Даже когда его накрыли одеялами и посадили у костра, прошло немало времени, прежде чем он поверил, что остался жив.
– Господи, да ты мог оттуда ногами выйти, – сказал Старый Хью, удивленный, что мужика можно так перепугать холодной купелью. – Если ты считаешь, что эта вода холодная, попытайся поставить несколько ловушек на бобров в феврале, – добавил он, рассчитывая, что это поможет Джасперу яснее обозреть перспективу.
Джаспер целый час не мог говорить. Большинство ковбоев к этому времени давно устали от его постоянного страха утонуть, так что они оставили его сохнуть в одиночестве. В ту ночь, когда он достаточно согрелся, чтобы злиться, Джаспер поклялся остаток своей жизни провести к северу от Миссури, только чтобы больше через нее не переправляться. К тому же он мгновенно невзлюбил бобров и несколько раз сердил Старого Хью, стреляя по ним из пистолета во время движения на север, если видел их у пруда или ручья.
– Это ведь бобры, – повторял Старый Хью. – Их надо ловить в капканы, а не стрелять по ним. Пуля испортит шкуру, в этом-то все и дело.
– Ну а я ненавижу этих зубастых поганцев, – ругался Джаспер. – А шкура пусть пропадет пропадом.
Калл продолжал упорно ехать на северо-запад, даже Старый Хью забеспокоился. Впереди с запада уже маячили великие Роки-Маунт. Хотя разведчиком считался Старый Хью, впереди ехал Калл. Иногда старик указывал на некоторые ориентиры, но он советовал нерешительно. Калл ясно дал понять, что в советах не нуждается.
Хотя люди привыкли к его молчаливости, никто не помнил его молчаливым до такой степени. Он целыми днями не произносил ни одного слова, приходил, брал еду и снова уходил. Некоторые считали, что он вообще не собирается останавливаться, что он заведет их на север, в снега, где они все замерзнут.
В тот день, когда они переправлялись через реку Маро, исчез Старый Пес. Из лидера стада он давно превратился в одного из отстающих и обычно тащился в паре миль позади. Утром он, как правило, был в стаде, но в одно прекрасное утро не появился. Ньют и братья Рейни, все еще ответственные за отстающих, проехали назад, чтобы поискать его, и увидели двух медведей-гризли, устроивших себе пиршество из старого быка. При виде медведей лошади ковбоев взбрыкнули и помчались назад к стаду. Их испуг тотчас передался другим животным, и все стадо и верховые лошади в панике бросились прочь. Несколько ковбоев оказались на земле, включая Ньюта, но никто серьезно не пострадал, хотя остаток дня пришлось потратить на то, чтобы собрать стадо.
Через несколько дней они наконец вышли к реке Милк. Был прохладный осенний день, и большинство работников облачились в свои новые теплые пальто. Склоны гор на западе были покрыты снегом.
– Это последняя река, – пояснил Старый Хью. – К северу от нее уже Канада.
Калл оставил стадо пастись и весь день ехал на восток один. Местность радовала глаз, изобилие травы, по берегам ручьев много поваленных деревьев, из которых можно выстроить дом и загоны для скота. Ему встретилось много бизонов, в том числе одно большое стадо. Он заметил следы индейцев, но их самих не было видно. Ослепительно сияло солнце, хотя и было холодно. Ему казалось, что вся Монтана пуста, что там нет никого, кроме бизонов, индейцев и команды «Хэт крик». Он понимал, что следует остановиться и построить хоть какой-то дом, пока не начнутся морозы. Он знал, что они не за горами. Сам он на погоду внимания не обращал, но следовало подумать о людях. Слишком уж поздно для большинства возвращаться в Техас этой осенью. Нравится им это или нет, но зимовать придется здесь.
Ночью, когда он устроил себе лагерь в стороне от всех, он видел во сне Гаса. Он часто просыпался от звука его голоса, причем слышал его так явственно, что машинально оглядывался, надеясь его увидеть. Иногда он еле успевал уснуть, как уже видел Гаса, и такое стало случаться с ним даже днем, когда он ехал, не обращая ни на что внимания. Мертвый Гас владел его мыслями так же, как когда был жив. Обычно он, как и в жизни, дразнил его.
– Ты достиг центра Монтаны, но это не значит, что ты должен останавливаться, – сказал Гас в одном сне. – Поворачивай на восток и жми, пока не наткнешься на Чикаго.
Поворачивать на восток Калл не хотел, как, впрочем, не хотел и останавливаться. Смерть Гаса, вместе с более ранними смертями, заставила его потерять чувство цели, причем до такой степени, что он не обращал внимания на то, что делает изо дня в день. Он ехал на север, потому что это вошло у него в привычку. Но они уже достигли реки Милк, и зима была на носу, так что надо было менять привычку, иначе он может потерять людей, да и стадо в придачу.
Он нашел ручей, где скопилось много древесины, и решил, что это место подойдет в качестве центральной усадьбы, хотя он не испытывал никакого энтузиазма при мысли о предстоящей работе. Работа, то есть то, что всегда в его жизни было главным, потеряла свое значение. Он трудился лишь потому, что больше нечего было делать, а не потому, что испытывал в ней потребность. Иногда он не ощущал практически никакого интереса ни к стаду, ни к работникам, и ему хотелось просто сесть на кобылу и уехать, пусть сами выпутываются. Старое чувство ответственности за их благополучие исчезло начисто, и он порой дивился, как это он мог его испытывать так долго и так интенсивно. Его все больше раздражал тот вид, с которым люди смотрели на него каждое утро, ожидая распоряжений. Почему взрослые мужчины каждый день нуждаются в распоряжениях, когда они уже прошли около трех тысяч миль?
