Верная Рука - Май Карл Фридрих
С этими словами он слез с лошади и направился к Олд Уобблу. Достал свой нож. И точно в этот момент Дик Хаммердал сунул ему из кустов ружье прямо под нос и произнес:
— Мистер Тибо-така, подождите немного! Здесь, в кустах, живет кое-кто, не согласный с вами!
— Проклятье! Слишком поздно! — выругался гневно Олд Уоббл.
Тибо сделал шаг назад и сказал:
— Кто там засел в кустах? Уберите ваше ружье!
— Засел там кто-нибудь или не засел — какая разница! И уберу я ружье или нет, тоже не имеет никакого значения — оно ведь сейчас выстрелит, если вы не бросите нож! Я считаю до трех. Итак: раз, два…
Тибо отбросил нож и отошел так далеко назад, что его лошадь оказалась между ним и кустами, и крикнул:
— Уберите ружье! Я ничего вам не сделаю. Я сейчас же уеду!
— Нет, дорогой друг! Останьтесь, пожалуйста, еще на минуточку!
— Зачем?
— Тут есть люди, которые хотят вам сказать «Доброе утро».
— Кто же? И где?
— Обернитесь…
Тибо резко обернулся и увидел всех нас. Пока Хаммердал говорил, мы вышли из засады. Он вскрикнул. Я подошел вплотную к нему и сказал:
— Итак, я должен быть немедленно убит, где бы ни появился, partout! 153 Вы, оказывается, знаете меня всего лишь наполовину. Как было бы хорошо, мсье Тибо, если бы мы смогли поменяться ролями, и я вас застрелил бы на месте!
— All devils! Вы так не поступите! Я ведь ничего плохого вам не сделал!
— То, что вы мне ничего не сделали, в данном случае второстепенно. Вы хотели моей смерти, и этого достаточно. Вам известны законы прерии?
— Это была просто шутка, мистер Шеттерхэнд!
— Тогда и я с вами немного пошучу. Здесь осталось еще немного ремней. Протяните-ка сюда руки! Вы будете связаны, как эти трампы.
— Это невозможно!
— Это не только возможно, но, кажется, еще и весьма действенно. Пит Холберс и Дик Хаммердал, свяжите его! Если он будет противиться этой процедуре, то получит от меня пулю. Как я только что слышал, меня могут застрелить, как только поймают, так что и мне нечего с вами церемониться.
Хаммердал уже подошел. Он и Холберс связали шамана, а тот не осмелился противиться этому физически ни в малейшей степени, но зато дал волю своему языку:
— Это насилие, за которые вы еще ответите, негодяи! Я этого не заслужил!
— Даже тем, что вы вчера посоветовали убивать по одному из нас в день?
— Но это была шутка!
— Ах, извините, вы, кажется, большой весельчак. А знаете, мы именно поэтому и хотим оставить вас с нами и убедиться еще раз в этом. Ремни в таком случае — лучшее средство. Шутка за шутку — замечательно!
— Я не один!
— Это мы знаем.
— Ничего вы не знаете!
— Мы за вами наблюдали. И знаем, что вас ждет ваша скво.
— Она тоже будет связана?
— Нет. С леди мы не позволяем себе никаких шуток. Мы примем ее как желанную гостью. Так что покоритесь нашей воле. Вам же лучше, что вы в наших руках. Будьте покладистей, может быть, вам нечего опасаться. Кладите его одного, не к трампам!
— Well! В прерии кто сильнее, тот и прав. Я покоряюсь!
Мы положили его в стороне от других пленных, чтобы у них не было возможности переговариваться. Затем мы с Виннету покинули лагерь, чтобы встретить скво. Она ждала, все еще сидя в седле и с поводьями в руках, около лошадей. Наше появление не произвело на нее ни малейшего впечатления. Казалось, что нас вообще тут нет. Мы отвели ее к источнику, где она слезла с коня и просто подсела к Тибо. Что он связан, она, кажется, и не заметила.
Вьючную лошадь мы оставили за кустарником; я привел к ней и двух остальных. Тибо незачем было видеть, что мы исследуем его поклажу. Вполне вероятно, что мы найдем что-нибудь такое, что нам еще пригодится. Когда я вернулся к источнику, Кокс разговаривал с Тресковом. Полицейский в очередной раз высказывал ему свои юридические воззрения, и поэтому был взволнован, в то время как его собеседник говорил абсолютно спокойно. Тресков обратился ко мне:
— Подумайте только, мистер Шеттерхэнд, Кокс требует, чтобы его освободили!
— Вам не нужно было мне говорить «подумайте». Я думаю, и, кстати, постоянно.
— И что вы скажете на требование Кокса?
— Пока освобождать его не будем.
— А потом?
— Позже я обдумаю то, что думает по этому поводу Виннету.
— Тогда мы в замкнутом круге! А что же думает по этому поводу Виннету?
— Виннету размышляет сейчас о справедливости.
— Мило! Согласен! Юридически…
— Хау! — прервал я его. — Мы здесь не юристы, а прежде всего голодные люди.
— Ах, голодные! Вот почему вы подошли ко мне!
— Совершенно неверно! Я хочу, чтобы вы знали, что, по моему мнению, справедливо, а что — нет…
— Так что же справедливо?
— Вчера вечером ели трампы, а мы постились; сегодня едим мы, а они не получат ничего. Разве это не справедливо?
— Побери вас… черт, вот что я хочу сказать! Держу пари, что вы намерены их отпустить!
— А я не держу пари, потому что уверен, что поступаю верно.
Мы начали есть. Скво выделили лучший кусочек индейки. Она взяла еду из рук Апаначки, по-прежнему не узнавая его. Поев, мы с Виннету взялись за осмотр тюков Тибо. Его вьючная лошадь несла продукты, женскую одежду, немного белья и тому подобное, ничего особенного мы здесь не нашли. На лошади скво тоже ничего интересного в седельных сумках не было. Мы перешли к лошади ее мужа. На застежке седла висело ружье. Из правой седельной сумки торчал заряженный двуствольный пистолет и жестяная коробка с разными гримировальными красками, а больше ничего. В левой мы нашли патроны, бритву, мыло и еще одну жестяную коробку, намного больше первой. В ней лежала длинная, тонкая, четырехугольная полоска хорошо выдубленной кожи белого цвета с нанесенными на ней какими-то загадочными красными черточками и значками.
— А… кажется, это не что иное, как «говорящая кожа», так ее называют индейцы.
— Пусть мой брат покажет ее мне! — сказал Виннету.
Я дал кожу ему. Он рассматривал ее долго и очень внимательно, то качая головой, то замирая над ней неподвижно, и наконец сказал:
— То, что здесь написано, я понял только наполовину, но сама кожа — это карта. Составлял ее, конечно, краснокожий: все линии прочерчены острием ножа и потом уже по ним прошлись киноварью. Вот эти извилистые линии — реки. Это Репабликан-Ривер, потом идет двойной Соломон, затем Арканзас с ручьями Большого Сэнди и Стремительным, за ними Адобе и Конский ручей, южнее — Апишапа-Ривер и Хуерфано-Ривер, а последние ручей и река в парке Сент-Луис. Все эти воды я знаю. Но есть значки рядом с ними, которых я не понимаю: разные крестики, кольца, треугольники, четырехугольники и еще что-то непонятное. Они нарисованы на карте там, где на самом деле нет ни городов, ни ранчо, ни домов. Я не знаю, что все они обозначают.
И он отдал мне кожу. У кожи-карты была еще одна отличительная особенность: весь рисунок на ней был выполнен с большой тщательностью и даже изяществом. Мельчайшие штрихи читались четко и ясно. Но я тоже не понимал, что могут обозначать все эти черточки и значки. На оборотной стороне карты был список каких-то имен или названий, но среди них я не нашел ни одного знакомого. Самое странное, что они шли одно за другим и стояли вплотную друг к другу. Я долго ломал голову над этим списком, пока не догадался, что некоторые из этих имен были именами святых. И это был ключ ко всему тексту. Я достал свой блокнот, в котором был календарь, сверил даты с расстояниями друг от друга значков на карте и объяснил апачу:
— Это письмо написано для шамана и должно ему объяснить, где и в каком месте он должен встретить отправителя письма. Обычная запись дат сразу открыла бы все планы. Христиане же именуют, как я тебе уже говорил, все дни года в честь благочестивых святых, мужчин и женщин, которые давно умерли. Этими именами и воспользовался автор письма. Расшифровать этот текст сложно еще и потому, что имена нанесены не на саму карту, а на оборотную ее сторону. Здесь я могу прочесть: Эгидий, Роза, Регина, Прот, Эвлогий, Иосиф и Текла. Они означают — 1, 4, 7, 11, 13, 18 и 23-е сентября. В эти дни человек, пославший письмо, будет там, где стоят такие же значки, как у имен. Таким образом, мы имеем весь маршрут отправителя и получателя письма с указанием всех пунктов остановки и временем встреч. Ты меня понял?
