Джеймс Купер - Избранные сочинения в 9 томах. Том 2: Следопыт; Пионеры
— Вы здесь? Я вас не заметил. Судья не может ничего сказать, пока не выслушает свидетельские показания и присяжные не вынесут свой приговор. Однако в одном я могу заверить вас, мистер Эдвардс: все будет сделано по закону, хотя и у меня были моменты слабости — желание простить Натти его вину, потому что он оказал моей дочери неоценимую услугу.
— Никто, я полагаю, не сомневается в чувстве справедливости, присущем судье Темплу, — проговорил Эдвардс с горечью. — Но обсудим все спокойно, сэр. Неужели возраст, образ жизни моего старого друга и незнание законов не являются смягчающими вину обстоятельствами?
— Обстоятельства могут смягчить преступление, но могут ли они оправдать его? Скажите, молодой человек, должно ли общество терпеть, когда представителям власти угрожают оружием? Разве для того старался я укротить этот дикий край?
— Если бы вы укротили тех диких зверей, сэр, что еще сегодня утром угрожали жизни вашей дочери, ваши доводы звучали бы убедительнее.
— Эдвардс! — воскликнула Элизабет.
— Спокойно, дитя мое, — остановил ее отец. — Молодой человек несправедлив ко мне, я не давал ему для этого повода. Я оставлю без внимания ваши слова, Оливер, л знаю, вы друг Натти и, ратуя за него, перешли границы благоразумия.
— Да, он мой друг! — воскликнул Эдвардс. — И я горжусь этим! Он человек простой, необразованный, даже невежественный и, быть может, с предрассудками, хотя, мне думается, его взгляды на жизнь во многом правильны. Но главное — это доброта его сердца, сэр, она с лихвой покроет тысячи недостатков. Он верен друзьям, он никогда не покинет в беде друга — не только человека, но даже и собаку.
— Это хорошая рекомендация, мистер Эдвардс, — мягко проговорил судья. — Но мне не удалось заслужить расположение Кожаного Чулка, со мной он всегда резок, однако я терпел это как причуду старого человека. И теперь, когда он предстанет передо мной как его судьей, он убедится, что прежнее его вызывающее поведение, равно как и оказанные мне большие услуги, не повлияет на решение.
— Да разве это преступление — прогнать от своих дверей наемного негодяя? Нет, сэр, если во всем этом деле и есть преступник, то это не Натти Бампо.
— А кто же по-вашему, сэр? — спросил судья, глядя прямо в глаза разгорячившемуся юноше.
Лицо Мармадьюка Темпла уже вновь приняло свое обычное спокойное выражение.
Молодой человек не выдержал — он уже и без того был крайне взволнован, и теперь, при этом вопросе судьи, он окончательно отбросил всякую сдержанность.
— Кто преступник? И вы спрашиваете об этом меня? — воскликнул он запальчиво. — Спросите-ка собственную совесть, судья Темпл. Подойдите к двери, взгляните на долину, на мирное озеро, на темные горы и скажите своему сердцу, если оно у вас есть: откуда пришли к вам все эти богатства, как случилось, что вы стали их обладателем? Неужели вы не сгораете со стыда, когда видите, как бродят по этим землям обнищавшие, обездоленные — могиканин и Кожаный Чулок?
Мармадьюк в глубоком изумлении внимал этому бурному взрыву негодования, но, когда юноша умолк, он знаком остановил дочь, проявлявшую признаки нетерпения, и сказал:
— Вы забываетесь, Оливер Эдвардс. Я уже слышал, что вы утверждали, будто вы потомок туземных властителей этих земель. Но, право, ваше образование ни к чему вам не послужило, если вы не знаете, что земли эти достались мне по соглашению с вашими собственными предками — если вы действительно претендуете на туземное происхождение. И пусть небо будет мне свидетелем, оно знает, как я использовал эти права. После того что вы осмелились мне сказать, мы должны расстаться. Я слишком долго предоставлял вам мой кров, но теперь настало для вас время покинуть его. Зайдите ко мне в кабинет, я выплачу все то, что остался вам должен. Если хотите прислушаться к совету того, кто намного вас старше, опасайтесь, чтобы ваша невоздержанность не повредила вам в будущем.
Гнев юноши уже остыл, он стоял и глядел отсутствующим взглядом вслед удалявшемуся Мармадыоку — мысли Эдвардса были далеко. Наконец он опомнился и, медленно обведя взглядом комнату, увидел, что Элизабет опустила голову на грудь и вновь закрыла лицо руками. Вся горячность его исчезла.
— Мисс Темпл… мисс Темпл, я позволил себе лишнее, я забыл о вашем присутствии. Вы слышали, что сказал ваш отец. Я нынче же покину ваш дом, но с вами я хотел бы расстаться по-дружески.
Элизабет медленно подняла голову, и на мгновение в глазах ее мелькнула грусть, но тут же они зажглись всегдашним огнем, щеки девушки запылали: в ней произошла резкая перемена. Она встала и двинулась к двери.
— Я прощаю вас, Эдвардс, и отец мой тоже простит вас, — сказала она, обернувшись у самого выхода. — Вы судите о нас неверно, но придет время, и вы измените мнение.
— Измелить мнение о вас, мисс Темпл? — прервал ее юноша. — Нет, никогда! Я…
— Я не хочу вас слушать, сэр, говорить буду я. Во всем, что произошло, есть нечто, чего я не понимаю. Но передайте Кожаному Чулку, чтобы он видел в нас не только судей, но и друзей. Пусть наш разрыв с вами не причинит ему лишних огорчений. Все равно, что бы вы ни говорили, вы не в силах ни облегчить его участь, ни усугубить его вину. Мистер Эдвардс, желаю вам счастья и более добрых друзей.
Юноша хотел что-то сказать, но Элизабет быстро скрылась за дверью, и, когда он вышел, девушки уже нигде не было видно. Мгновение Эдвардс стоял в оцепенении, затем, вместо того чтобы пройти в кабинет Мармадьюка, бросился вон из дома, и поспешил к хижине охотника.
Глава XXXII
Измерил землю, звезд постиг он ход.
Узнал, каким был древле лунный год.
Александр Поп, «Храм славы»
Ричард вернулся из своей поездки только на следующий день лишь поздно ночью. Среди остальных дел ему пришлось также возглавить поимку шайки мошенников, которые уже в те далекие времена, укрываясь в лесах, чеканили фальшивые монеты и затем распространяли их по всей стране. Поимка фальшивомонетчиков закончилась успешно, и среди ночи шериф во главе констеблей и стражников, сопровождавших четверых скованных преступников, въехал в поселок. Подле ворот «дворца» судьи мистер Джонс остановился и, велев своим подчиненным препроводить арестованных в тюрьму, сам двинулся по усыпанной гравием дорожке, преисполненный того самодовольства, какое должен испытывать человек подобного склада, когда он чувствует, что ему наконец действительно удалось доказать, на какие великие дела он способен.
