Карл Май - Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья
— Вы совершенно правы, но обычай не отменишь, да и приказу паши ничья воля противостоять не может.
— Если сам Мохаммед эс-Садок-паша так приказал, тогда ничего, конечно, не изменишь. Вам придется ждать до завтра.
— А вы, разумеется, отправитесь с нами? И оба ваших прославленных спутника?
— Хм! Я бы не возражал. Такой вот поход — в самый раз для меня. Что же касается Виннету и Эмери, они, думаю, тоже присоединятся.
— Мне очень приятно услышать это. Вашим друзьям, естественно, не надо оставаться в отеле, я очень прошу их принять мое приглашение и стать моими дорогими гостями.
— Хорошо, позвольте мне привезти их сюда. Багажа у них нет, а потому достаточно послать им двух лошадей. Естественно, и у меня нет лошади. Если вы хотите, чтобы мы сопровождали вас в экспедиции против аяров, дайте нам лошадей. Пожалуй, мне не стоит напоминать, что как Виннету, так и Эмери Босуэлл избалованы и предъявляют к верховой лошади высокие требования.
— Совсем как вы. Но опасаться вам нечего. Вы меня знаете и будьте уверены, что вам предоставят самых лучших лошадей.
— Мы будем благодарны за это. А я был бы очень признателен, если бы вы смогли дать мне лошадь уже сейчас. Мне же нужно вернуться в город, да при этом еще заглянуть в деревушку Загван.
— Что это там вам понадобилось?
— Я расскажу об этом попозже, когда у меня будет свободное время. Тогда же вы узнаете, что мы, трое мужчин, ищем в Тунисе. А теперь я прошу вас ответить мне на несколько вопросов. Есть ли у вас доказательства, что Калаф бен Урик англичанин?
— Нет.
— Чье у него сейчас подданство?
— Тунисское.
— Значит, если он совершит преступление, то по закону судить его будет не представитель его далекой родины, а паша?
— Да. Только Калаф бен Урик очень почтенный человек, к тому же — истинный правоверный; я поклянусь чем угодно в его добропорядочности и не допущу никаких нападок на моего любимца.
Он произнес эти слова таким строгим и значительным тоном, что я сразу же понял, как высоко он ценит Калафа бен Урика. Поэтому я тут же принял твердое решение: пока я не буду говорить Крюгер-бею, каковы наши намерения относительно его «любимчика». Поскольку он так расположен к ротмистру, то следует ожидать, что старый господин ратей может опрокинуть все наши расчеты. Я поспешил переменить тему и завел речь о делах совсем иного рода. Мы поговорили о пережитом, выкурили по трубке драгоценного джебели[33] да еще выпили кофе, который все снова и снова заваривал старый Саллам; мы беседовали о чем угодно, но только не о том, что было у меня на сердце.
В конце концов я вынужден был отправиться в путь, но для того лишь, чтобы вскоре вернуться. Крюгер-бей проводил меня до двери, что ему положено было делать только в отношении высоких персон; перед входом ждал великолепный рыжий жеребец, которого оседлали для меня. На нем я и поехал в отель, где сообщил своим спутникам, что они могут себя считать гостями Крюгера, а также сказал им, что с обвинением Калафа бен Урика я потерпел неудачу. Казалось невозможным, что этот коварный человек додумается до такого, очень невыгодного для нас варианта; а именно: добьется полного доверия моего уважаемого господина ратей. Как ни дорог он мне был и какие большие надежды он на меня ни возлагал, я осознавал, что не могу высказать необоснованное обвинение, а могу лишь выложить неопровержимые доказательства. Старый, такой милый и добрый, но чрезвычайно упрямый полковник гвардии паши был в состоянии так позаботиться о своем любимце, что тот бы окончательно ускользнул от нас. Следовательно, его надо было захватить врасплох.
— Но как это сделать? Совсем непросто захватить врасплох этого оборотня? — спросил Эмери.
— Нам поможет человек, выдающий себя за Хантера, — ответил я.
— Не понимаю, как это тебе удастся сделать?
— Я сейчас поеду к нему, а там уговорю, чтобы он, вместо того чтобы ожидать отца в Загване, присоединился к походу против аяров. Убежден, что внезапное свидание так ошеломит его отца, Калафа бен Урика, что он выдаст себя, а это даст нам возможность задержать его.
— Неплохая мысль! Но как же ты убедишь сына отправиться в поход?
— Это предоставь мне! Я так расчудесно все распишу, что он сам об этом попросит. Представь себе испуг коларази, когда он увидит сына, и его ужас, когда он встретит меня, Олд Шеттерхэнда, великолепно знающего всю его прошлую жизнь. И я буду считать, что ему помогают черти, если он не сделает или по меньшей мере не скажет чего-нибудь такого, что сразу убедит господина ратей в печальном факте: свое расположение он подарил хищному зверю в человеческом облике. Сейчас я поеду в Загван, а за вами скоро пришлют.
— Подожди-ка минутку! Есть одно обстоятельство, о котором ты, кажется, не подумал, а оно чрезвычайно важное. Крюгер-бей знает, конечно, что ты немец? Знает твое настоящее имя?
— Разумеется!
— И ты ему сказал, что с тобой приехал апач Виннету?
— И об этом тоже.
— А теперь этот Лже-Хантер должен ехать с нами? Да ведь он же узнает, что ты его обманул!
— Почему это?
— Потому что мы убедили его в том, что ты англичанин по фамилии Джоунс, а Виннету он считает сомалийцем по имени бен Азра.
— Ну и что за беда?
— Что за беда! Странный вопрос! А ведь в иных случаях ты не такой тугодум! Да ведь по пути он неизбежно услышит ваши настоящие имена. Это вызовет у него подозрения.
— Дальше можешь не продолжать. Я заставлю его поверить, что мы обманули не его, а господина ратей.
— Хм, может быть! Но удастся ли тебе это?
— Непременно. Говорю тебе, что чем коварнее бывает человек, тем легче его одурачить.
В дверь постучали, и вошел старый Саллам. Его господин прислал вместе с ним десять всадников, которые должны были стать почетным эскортом Эмери и Виннету — это показывало, как рад Крюгер-бей видеть нас у себя. Эмери очень немного заплатил по счету хозяину гостиницы, и кавалькада отправилась в Бардо; я же поспешил в Загван.
Прибыв туда, что для меня не составило никаких трудностей, я стал расспрашивать о жилище Бу-Марамы. К торговцу лошадьми приезжало, безусловно, много людей, а значит, моя личность никому бы не бросилась в глаза. Я остановился перед длинным и узким, выкрашенным в белый цвет одноэтажным зданием с плоской крышей. Сам Марама вышел на улицу, открыл ворота и пригласил меня во двор, где я увидел множество огороженных клетушек, в которых содержались выставленные на продажу лошади. Сначала он рассмотрел моего рыжего, потом удивленно взглянул на меня и только после этого, пока я спускался на землю, спросил, не отводя от меня колкого взгляда:
