Отто Гофман - На Дальнем Западе
Насколько сильна была радость в гасиенде при этом успехе, настолько же велико было бешенство индейцев; однако они не стали терять время в бесплодных сожалениях, и так как число способных к сражению воинов все еще было более семисот, то Серый Медведь и другие вожди немедля приступили к совещанию об атаке гасиенды.
Таким образом наступила пауза, длившаяся около четверти часа. Начинало уже светать, облака позолотились на востоке, и вскоре защитники гасиенды увидели странное зрелище.
По равнине медленно двигался ряд коров, по направлению к крепости, и знакомые с обычаями индейской войны защитники гасиенды очень хорошо знали, что за каждым животным скрывается апач, защищенный таким образом от выстрелов. Несколько коров были убиты, но скрывавшиеся за ними индейцы тотчас прятались к своим товарищам. Таким образом, они неудержимо двигались вперед, пока не подошли на близкое расстояние; тут целая туча стрел, обвязанных горящим мхом и обмазанных смолою, полетела в гасиенду. В то же время апачи открыли огонь из ружей против окон и балюстрад гасиенды, и хотя их плохо направленные выстрелы не могли нанести особенного вреда защитникам гасиенды, но все-таки мешали им хорошенько прицеливаться.
Вскоре дикий рев нападающих ознаменовал их первый успех. Один из сараев, крытых камышом, загорелся; хотя вред от пожара не мог быть значителен, пламя напугало лошадей и коров, которые вырвались из стойл и произвели страшную суматоху на дворе, так что нескольким вакеро пришлось сойти вниз и отвести лошадей в конюшни.
Этого только и ждали апачи.
Внезапно среди общей суматохи послышался резкий протяжный звук — то был сигнал Серого Медведя к общей атаке.
Теперь было уже довольно светло, так что можно было видеть нападающих. Несмотря на выстрелы защитников гасиенды, индейцы бросились вперед, и хотя пушечный выстрел поляка уничтожил около 30 апачей, хотя выстрелы из другой маленькой пушки, которую направлял сам дон Гузман, разносили смерть и опустошение в рядах нападающих, — угрозы Серого Медведя заставили их преодолеть свой страх, и вскоре они уже толпились под стенами гасиенды и пытались влезть на них с помощью лестниц, которые принесли с собою.
Серый Медведь, вскочив на плечи двух индейцев, прицепил поданную ему лестницу к перилам балкона, взобрался на него и проник таким образом в комнаты донны Мерседес, откуда был выход в главное здание и пристройки гасиенды.
В то же время торжествующий крик индейцев возвестил, что им удалось в разных местах взобраться на стены.
Женщины и дети, собравшиеся в большой зале, выбежали на двор с криком: «Мы погибаем!»
Темные фигуры показались на платформах нижних крыш и соскакивали во двор, за ними следовали другие; в то же время ворота затрещали под ударами кольев, вынутых из загородки кораля, и вскоре были сорваны с петель.
Гасиенда была взята.
В эту критическую минуту в степи послышался резкий звук трубы.
— Ура! Смелей, друзья! — крикнул поляк, выхватывая саблю и бешено бросаясь на врагов. — Это граф! Наши идут на помощь!
Сильный удар старого солдата поразил предводителя толпы апачей, пробравшейся в гасиенду по крышам. Выстрелы загремели снова, звук трубы снаружи становился все сильнее и сильнее, и наконец послышался сильный залп перед самой гасиендой.
— Ура! Граф! Ура, Альбан! Ура! — слышалось со всех сторон. Снаружи гремели залпы за залпами и раздавались команды офицеров: «Смерть краснокожим плутам! Не щадить никого!»
В самом деле, это был граф, подоспевший в самую критическую минуту.
Наши молодые читатели помнят, в каком ужасном состоянии оставили мы графа, но это состояние так же быстро прекратилось, как наступило. На бледном лице внезапно появился румянец, больной приподнялся и, к ужасу ухаживавших за ним людей, крикнул громовым голосом:
— Вперед! Оседлайте мою лошадь! Через час мы должны быть в дороге!
Напрасно верный Евстафий пытался удержать его на постели. Граф, казалось, знал все, что происходило вокруг него во время его обморока, и потребовал только отчет об отправке экспедиции. Через час после своего выздоровления он уже находился во главе отряда, который встретил его радостными криками. Не теряя времени, граф двинулся в поход со всею энергией полководца, умеющего, в случае необходимости, быть беспощадным, и, таким образом, как раз вовремя явился в гасиенду.
Он первый вступил в нее в сопровождении четырех или пяти всадников и бросился на толпу апачей, проникших вслед за Серым Медведем в главное здание. Двое или трое из них были растоптаны его конем; привыкшая к фехтованию рука графа, вооруженная тяжелой дамасской саблей, отбила направленный на него томагавк и разрубила голову апача до самого туловища.
Это доказательство необычайной силы навело такой ужас на остальных индейцев, бросившихся было на графа, что они без всякого сопротивления были перебиты спутниками графа.
Между тем граф соскочил с лошади и, бросившись к балкону, заставил отступить новую толпу индейцев, выбегавших во двор,
При виде знаменитого француза можно было вспомнить предания о страшных богатырях, сохранившихся в северных сказках. Лицо его было бледно, как мрамор, что у некоторых натур служит признаком уничтожающего гнева; глаза его метали молнии, он размахивал тяжелой саблей, как перышком, хотя от каждого удара валился кто-нибудь из врагов.
Пораженные ужасом, апачи бросились назад в здание, но ужасный враг преследовал их по пятам.
Достигнув главной залы, он остановился, так как навстречу ему выступил сам Серый Медведь, который слышал звук трубы и хотел было вернуться на место битвы перед гасиендой, но был задержан толпами апачей, проникших в здание.
Противники приближались друг к другу со сверкающими глазами. Оба сразу узнали друг в друге вождей.
— Сдайся, и я дарую тебе жизнь! — сказал граф по-испански.
— Бледнолицая собака, умри сам! — крикнул вождь липанов и бросился на своего врага, замахнувшись томагавком.
Граф отразил удар с такою силою, что томагавк вылетел из рук индейца. Тогда граф бросил саблю, ступил шаг вперед и схватил вождя одною рукою за пояс, а другою за короткие кожаные штаны.
В течение нескольких мгновений индеец боролся со своим противником, затем граф поднял его кверху и с такою силою бросил на пол, что тот растянулся без движения.
— Свяжите его! Я после решу, что с ним делать, — сказал граф своим спутникам, которые вошли в залу, истребив всех индейцев, встреченных ими внутри здания.
Не обращая больше внимания на побежденного врага и бросив только беглый взгляд на двор, где еще происходили отдельные сцены сражения, так как апачи потерпели решительное поражение внутри и вне гасиенды, граф поздравил дона Гузмана, который вошел в залу усталый, опираясь на свою длинную испанскую шпагу.
