В Скалистых горах - Шульц Джеймс Уиллард
— Видишь, я был прав! — воскликнул я. — Она упала впереди, а не позади нас.
— Да, я ошибся, — отозвался Питамакан. — Но знаешь, что нас спасло? Этот лопнувший ремень! Если бы мы здесь не остановились, лавина обрушилась бы прямо на нас.
Взвалив на спину тюки, мы стали перебираться через снежную гряду. На нашем пути попадались каменные глыбы, льдины, деревья и кусты, унесенные лавиной. Вдруг Питамакан наклонился, поднял что-то и протянул мне. Это была голова горной козы, почти расплющенная снегом.
— Вот какая бы судьба постигла нас, если бы не разорвался мой ремень, — мрачно сказал он.
— Должно быть, много коз гибнет во время снежных обвалов, — заметил я.
— Да, — подтвердил Питамакан. — Старые охотники мне говорили, что медведи, выйдя весной из берлоги, переходят от одной снежной лавины к другой и разгребают их, отыскивая животных, погребенных в снегу.
На рассвете мы вышли на широкую лужайку в лесу и, оглянувшись, увидели вершину горы, высившейся против покинутой нами хижины. Трудно было на глаз определить расстояние, но Питамакан утверждал, что за ночь нами пройдено не меньше двадцати километров. Здесь долина была шириной в полтора километра, а горы покрыты лесом до самых вершин. Дальше к западу они понижались, а километрах в тридцати от нас кончалась горная цепь. Мы думали, что большое озеро лежит неподалеку от этой цепи.
Здесь снегу было меньше, чем в верховьях реки, где мы провели зиму, и воздух согревался быстрее. Надев лыжи, так как снежная кора уже не выдерживала нашей тяжести, мы продолжали путь. Часа через два мы увидали лосей, а затем белохвостых оленей. Их было здесь очень много — не меньше, чем кроликов в прериях.
Солнце пригревало нас, снег стал зернистым, и мы наконец вынуждены были сделать привал. Мы расположились на песчаной отмели, разложили костер и поджарили сушеного мяса. Поев, мы растянулись на песке и спали до вечера.
Как только снег покрылся твердой корой, мы тронулись в путь, шли всю ночь, а на рассвете вступили в страну, где уже стаяли снега, зеленела трава, пели птицы. Питамакан стал передразнивать полевого жаворонка, заливавшегося где-то поблизости.
Мы стояли на опушке леса и смотрели на зеленую равнину, отлого спускавшуюся к западу, на рощи тополей и сосен. Я думал, что большое озеро лежит на западе, но, по словам Питамакана, оно находилось к юго-востоку, на расстоянии, двух дней пути. Вдруг товарищ мой упал на колени и с лихорадочной поспешностью стал выкапывать какое-то растение с зелеными листьями.
— Это корень «камасс»! — воскликнул он, показывая мне белую луковицу, с которой только что счистил землю. — Копай, копай! Видишь, как много их здесь! И ешь побольше. Это полезно.
Коренья, рассыпчатые и сладковатые, показались мне очень вкусными. Всю зиму мы питались одним только мясом, и организм нуждался в растительной пище. Впервые голод заставил нас забыть об осторожности. Положив на землю тюки и лыжи, мы ползали на четвереньках, выкапывая коренья и незаметно удаляясь от опушки леса.
— Довольно! — сказал я наконец. — Возьмем тюки и спрячемся в лесу. Я сыт по горло.
— О, подожди! — отозвался Питамакан. — Я еще голоден.
Вдруг из тополевой рощи, находившейся шагах в пятистах к западу от нас, выбежало стадо оленей. Мы присели на корточки и с недоумением смотрели на них, не понимая, кто их спугнул.
Через минуту выехали из рощи три индейца, а вскоре появились еще четверо: они преследовали оленей.
10. ВОЗВРАЩЕНИЕ
— Не двигайся! — крикнул Питамакан.
Он предостерег меня вовремя: я уже гитов был вскочить и бежать в лес. Олени неслись прямо на нас: а расстояние между ними и индейцами заметно уменьшалось. У меня было ощущение, будто я стал великаном. Припав к земле, я пытался спрятаться в траве, но мне казалось, что я, словно гора, возвышаюсь над равниной. Я старался съежиться, все мускулы мои напряглись.
— Бежим! — взмолился я наконец. — Разве ты не видишь, что они…
— Не шевелись! — перебил Питамакан. — Олени бегут против ветра. Скоро они почуют наш запах и свернут в сторону. Мы можем спастись, если будем лежать неподвижно. Враги не заметили нас.
Олени приближались к нам. Были они шагах в четырехстах, но нас не почуяли, хотя ветер усиливался.
— Скоро они свернут в сторону, — пробормотал Питамакан. — А если не свернут и ты увидишь, что индейцы скачут прямо на нас, бери лук. Будем стрелять, пока нас не убьют.
Я согласился с другом. У меня было две стрелы с наконечниками из обсидиана, и у Питамакана — три. Твердо надеялся я, что обе мои стрелы попадут в цель. Олени находились на расстоянии трехсот шагов от нас, и я был уверен, что нам не миновать смерти. Казалось мне, индейцы смотрят в упор на нас, а не на оленей.
Лук и стрелы лежали на земле подле меня и я уже протянул руку, чтобы взять их, как вдруг олени резко повернули направо. Индейцы поскакали за ними, быстро их нагоняя. Я понял, что всадники нас не видели.
Охотник, ехавший впереди, поднял ружье и выстрелил. Безрогий старый олень, вожак стада, мотнул головой, словно пуля обожгла ему шею, и снова круто свернул направо; за ним последовали остальные олени. Охотники повернули лошадей и открыли стрельбу.
— Беги! Беги в лес! — скомандовал Питамакан.
Схватив лук и стрелы, я помчался за ним. Кажется, никогда еще я не бегал так быстро, как в тот день. До леса было около ста шагов, и я уже начал надеяться, что мы успеем спрятаться за деревьями. Оглянуться я не смел. Охотники продолжали стрелять в оленей, а мы, добежав до наших тюков, остановились, чтобы их поднять.
И в эту самую минуту раздался боевой клич врагов. Нас увидели! Я оглянулся: индейцы скакали к нам, погоняя своих лошадей. О, как они кричали! От этих пронзительных отрывистых воплей мороз пробежал у меня по спине.
— Тюки придется оставить! — воскликнул Питамакан. — Бери лыжи и беги за мной.
Еще секунда — мы были уже в лесу. Здесь еще лежал глубокий снег. Я бросил на снег лыжи, всунул ступни в петли и хотел было бежать дальше, не завязывая ремней, но Питамакан крикнул мне, чтобы я покрепче привязал лыжи к ногам.
Твердая кора, покрывавшая снег, еще выдерживала нас, но слегка трещала под нашими лыжами. Здесь лес был редкий, но дальше начинался густой кустарник, а за ним темной стеной высились вековые сосны. Мы бежали к ближайшим кустам, а угрожающий рев звучал все громче.
Не нужно было оглядываться, чтобы угадать, когда враги наткнулись на связки мехов. Рев на секунду стих; поднялся спор, кому принадлежит находка. Потом они сошли с коней и побежали по снегу, стреляя в нас из ружей. Теперь преимущество было, казалось, на нашей стороне — конечно, в том случае, если нас не заденут пули. Спрятавшись за ствол дерева, я на секунду приостановился и оглянулся. Три индейца не рискнули идти по снегу; они стояли на опушке и стреляли, быстро заряжая ружья. Остальные четверо нас преследовали, и, не будь наше положение столь печально, я бы расхохотался, глядя на них. Они шли, словно пьяные, покачиваясь, вытянув руки, разинув рты. Если кора выдерживала их тяжесть, они ускоряли шаг и тотчас же проваливались по пояс в снег.
Я высунул из-за дерева капюшон моей старой шинели, надев его предварительно на лук. Я надеялся, что они будут стрелять в него, но они не попались на эту удочку, и я помчался дальше. Вокруг меня свистели пули; одна из них попала в дерево, мимо которого я пробегал, другая оцарапала мою левую щеку и мочку левого уха. Враги видели, как я поднес руку к лицу, и заревели от восторга: они думали, что я тяжело ранен. Питамакан приостановился.
— Беги! — крикнул я ему. — Я цел и невредим.
Снова загремел выстрел, — и мне послышалось, будто мой товарищ вскрикнул от боли, но он ни на секунду не замедлил бега. Я увидел на снегу пятна крови и похолодел от ужаса: я знал, что Питамакан будет бежать, пока у него хватит сил, даже если рана его смертельна.
С минуты на минуту я ждал, что он упадет. Но вот и ельник! Питамакан скрылся за елками, а я, подбежав к нему, спросил, тяжело ли он ранен.
