Отто Гофман - Опасности диких стран
— Мы должны будем оставить их на произвол судьбы. Хорошо и то, что мы можем спасти свою жизнь.
— Это жестоко! — вскричал старший Штанфорт, начиная ходить по комнате с мрачным видом. — Это чрезвычайно жестоко! Все, нажитое с большим трудом и приобретенное долгой работой, должно погибнуть; но нам ничего не остается, Эдуард, как следовать твоему совету. Ступай же теперь к своим и скажи, чтобы они приготовились к бегству. Пойдем, жена, пойдемте, дети, мы сейчас же примемся за работу.
— Я скоро опять приеду, — сказал Эдуард.
Он поспешно вышел, сел на лошадь и поскакал к дому своего отца.
Около двенадцати часов ночи общество, состоявшее из восьми человек, четырех мужчин и стольких же женщин, тихо пробиралось через маленькую полянку в лес, к правому берегу реки Миами, где стояла средней величины лодка. Когда они все вошли в лодку и убедились, что пожитки их также перенесены в нее, они снялись с якоря, выплыли на середину реки и спокойно поплыли по течению.
Читатель, наверное, уже догадался, что это маленькое общество состояло из нашего друга Эдуарда Штанфорта, его отца, матери и сестры, а также его дяди, тетки, Мабели Дункан и Пелего Вайта. Мабель Дункан была племянницей Амоса Штанфорта; она еще в детстве осталась сиротой и была принята вместо дочери дядей и теткой, у которых не было детей. Пелег Вайт также был сирота и должен был оставаться у Амоса Штанфорта, своего опекуна, до совершеннолетия, привыкая к сельскому хозяйству.
Все члены этого общества были уроженцами одного маленького городка штата Коннектикут, где постоянно и жили до своего переселения на берега Миами.
Объяснив отношения между лицами нашего рассказа, мы представим читателям картину той трудной и опасной жизни, которую приходилось вести нашим бедным беглецам, прежде нежели они достигли тихого пристанища, где нашли мир и покой. Лодка, на которой плыли наши беглецы, была довольно велика, так что все члены обоих семейств свободно поместились в ней, но она была тяжела, грубой постройки и плохо слушалась руля. Она была снабжена одной только снастью, на которой было укреплено что-то вроде паруса. При попутном ветре лодка шла довольно быстро, но при противном управлять ею было трудно. На лодке кое-как приладили палатку, чтобы было где укрыться женщинам на ночь и в непогоду.
В то время как лодку тихо несло по течению, Эдуард совещался с отцом и дядей, и они порешили бросить невдалеке от берега якорь и остаться тут до рассвета. Все это, однако, было решено после долгих прений; сначала Эдуард настаивал на том, чтобы ехать сейчас же, не медля ни минуты, но родственники его на согласились на это и советовали ему отдохнуть.
Действительно, молодой человек два дня не сходил с седла и страшно утомился. Наконец только после долгих убеждений и обещания сторожить он бросился на сваленные в лодке кули и почти тотчас крепко заснул, другие же были не так сильно утомлены, как Эдуард, долго не могли заснуть под впечатлением последних происшествий и тихо разговаривали между собою о несчастии, постигшем их. Наконец, по просьбе Давида Штанфорта, отца Эдуарда, здоровье которого было так слабо и расстроено, что он не мог переносить ни малейшего напряжения, все улеглись, и вскоре на маленьком судне царил сон. Даже Пелег Вайт, самый трусливый из всего общества, и тот наконец задремал. Но вдруг он вскочил с ужасным, диким воплем, упал на колени и просил раздирающим душу голосом пощадить его жизнь. Его вопли разбудили всех и страшно перепугали женщин, вообразивших спросонья, что на них нападают индейцы. Несколько минут на лодке все были в смятении.
— О, не делайте этого, милый, добрый господин индеец! Добрый, милостивый господин дикарь! Умоляю вас, не убивайте меня, — кричал Пелег в смертельном страхе. — Я отдам вам все, что у меня есть, даже свой прекрасный перочинный ножик, который я купил в Коннектикуте за 2 шиллинга. Ах, милосердный Боже, сжалься над моей душой и направь этого старого язычника… я… я хотел сказать, доброго, милостивого господина индейца… направь… на путь истинный!
— Несносный дурак! — вскричал Амос Штанфорт, схватив его за ворот и сильно встряхнув. — Дурак! Жалкий трус! Что это значит, что ты из-за пустяков поднимаешь такой ужасный крик?
— Вы… вы, вероятно, милостивый господин индеец? — бормотал Пелег, дрожа всем телом и обливаясь холодным потом.
— Я твой опекун, глупый трусишка! — закричал ему на ухо рассерженный Штанфорт. — Я твой опекун, который советует тебе зажать рот, если ты не желаешь познакомиться с его кулаком.
Пелег, уже совершенно очнувшийся во время этого не совсем нежного увещевания, шмыгнул в сторону, не проронив ни одного слова, так как боялся рассерженного дяди почти так же, как индейцев. Теперь, естественно, не было уже и речи о сне. Женщины, за исключением разве Мабели Дункан, будучи не в силах преодолеть страха, разразились жалобами и рыданиями, и только отец Эдуарда мог несколько успокоить их.
— Если индейцы близко, то вы своим криком только откроете наше убежище. Поэтому последуйте моему совету и будьте по возможности спокойны. Эдуард, Амос и я будем настороже.
— Я не могу допустить, — сказал Эдуард шепотом отцу, — чтобы дикари проникли уже в эту местность; неужели слух о них не дошел бы до нас?
— Во всяком случае, я чувствую себя неспокойно на этой старой, неповоротливой лодке ночью, в ожидании неизвестного врага, — заметил Штанфорт-отец. — Скоро ли по крайней мере день?
— Скоро станет рассветать, — отвечал Эдуард, — посмотри там, на востоке, кажется уже занимается заря.
— Я вижу красноватое облако, но сомнительно, чтобы это была заря. Как ты полагаешь, Амос? — обратился Штанфорт к брату, который между тем старался рассмотреть что-нибудь на берегу в почти непроглядной тьме.
— Насколько я. могу судить, этот свет вовсе не заря, — тихо отвечал Амос.
— Что же это такое? — спросил Эдуард.
— Огонь! — был лаконичный ответ.
— Огонь? — повторил, видимо, испуганный, племянник.
— Это худой признак: индейцы близко. При таких обстоятельствах лучше всего поднять якорь и плыть дальше, так как все равно мы не можем помочь соседям.
— Тсс… тише! — сказал шепотом дядя. — Твои уши моложе моих, разве ты ничего не слышишь?
Все стали прислушиваться, затаив дыхание, чтобы не пропустить ни малейшего шороха.
— Я слышу только плеск воды, — сказал наконец Эдуард, понижая тон.
— Мне показалось, что хрустнули на берегу сухие ветки, но, может быть, я ошибся, — заметил Амос Штанфорт.
— А все-таки я полагаю, что было бы благоразумнее выплыть на середину реки; там безопаснее, чем здесь, под ветвями деревьев, где всякое нападение можно заметить только тогда, когда уже будет слишком поздно, — предложил Эдуард.
