Оцеола, вождь Семинолов (худ. И.Кусков) - Майн Рид Томас
- А куда ты держишь курс, Джорджи? «Держать курс» - так, кажется, говорят о кораблях?
- Я еду к молодому Пауэллу. Я обещал навестить его.
- Ах, вот что! - воскликнула сестра, вдруг меняясь в лице и задумавшись.
Имя Пауэлла напомнило ей об ужасной сцене, и я раскаивался уже, что назвал его.
- Вот что я скажу тебе, братец! - начала она, помолчав. - Больше всего на свете я хотела бы посмотреть индейскую хижину. Милый Джордж, возьми меня с собой!
Просьба была высказана так горячо, что я был не в силах устоять, хотя, конечно, предпочел бы поехать один. У меня была тайна, которой я не мог поделиться даже с любимой сестрой. Кроме того, смутное чувство подсказывало мне, что не следовало бы брать сестру с собой так далеко от дома, в место, с которым я сам был знаком очень мало. Она снова принялась упрашивать меня.
- Ну ладно, если мама позволит…
- Ничего, Джордж, мама не рассердится. Зачем возвращаться домой? Ты видишь, я готова, даже шляпу надела. Мы успеем вернуться прежде, чем нас хватятся. Ведь это недалеко…
- Ну хорошо, сестренка, садись на корме, у руля. Хэйхо! Мы отваливаем!
Течение было не сильным, и через полчаса мы доехали до устья речки и продолжали плыть по ней вверх. Это была неширокая речка, но достаточно глубокая для лодки или индейского челнока. Солнце стояло высоко, но его лучи не палили нас - им преграждали путь густые деревья, ветви которых как бы сплетались в зеленый свод над волнами реки. В полумиле от устья маисом и засаженные бататом - сладким картофелем, - стручковым перцем, дынями и тыквами. Невдалеке от берега возвышался довольно большой дом, окруженный оградой и группой домиков поменьше. Это было деревянное здание с портиком, колонны которого покрывала примитивная резьба. На полях трудились рабы - негры и индейцы.
Это не могла быть плантация белого - на этой стороне реки белые не жили. Мы решили, что поместье принадлежит какому-нибудь богатому индейцу, владельцу земли и рабов.
Но где же хижина нашего друга? Он сказал, что она стоит на берегу реки, не дальше чем в полумиле от ее устья. Может быть, мы прошли, не заметив хижины, или ее надо было искать где-то дальше?
- Давай-ка пристанем к берегу, Виргиния, и спросим.
- А кто это там стоит на крыльце?
- Ого, ты видишь лучше меня! Ведь это он сам - молодой индеец! Но не может быть, чтобы он жил здесь… Разве это хижина? А знаешь что? Он, наверно, пришел сюда в гости. Смотри-ка, он идет к нам навстречу!
Пока я говорил, индеец вышел из дому и поспешно направился к нам. Через несколько секунд он уже очутился на берегу и показал нам, где пристать. Как и в день нашего знакомства, он был в ярком, богато вышитом платье и с убором из перьев на голове. Его стройная фигура четко вырисовывалась на берегу на фоне неба, он походил ни миниатюрную статуэтку воина; метис был еще почти мальчиком и выглядел очень живописно. Я почти завидовал его дикому великолепию.
Сестра смотрела на него, как мне показалось, с восхищением, хотя иногда в ее взгляде проскальзывало что-то вроде страха. Она то краснела, то бледнела; я решил, что облик индейца напоминает ей ту страшную сцену в бассейне. И я снова пожалел, что взял ее с собой.
Наше появление, по-видимому, вовсе не смутило молодого индейца. Он держал себя спокойно и сдержанно, словно ожидал нас. Но он, конечно, не мог предполагать, что мы приедем вдвоем. В его обращении отнюдь не чувствовалось холодности. Как только мы причалили, он схватил нос лодки, подвел ее вплотную к берегу и с вежливостью образцового джентльмена помог нам высадиться.
- Добро пожаловать! - сказал он и, взглянув на Виргинию, добавил: - Надеюсь, что сеньорита поправилась?… А о вас, сеньор, нечего и говорить: раз вы сумели грести против течения, значит, вы вполне здоровы!
Слова «сеньор» и «сеньорита» указывали на следы испанского влияния, еще сохранившиеся от тех отношений, которые издавна существовали между семинолами и испанцами. И на нашем новом знакомом были надеты вещи, которые носят в Андалузии, - серебряный крест на шее, ярко-алый шелковый пояс и длинный треугольный клинок за поясом. Даже самый ландшафт напоминал испанский: здесь были хаотические растения - китайские апельсины, великолепные тыквы-папайи, стручковый перец и томаты. Все это характерно для усадеб испанских колонистов. Архитектура дома носила отпечаток кастильского стиля. И резьба на нем была не индейская.
- Это ваш дом? - спросил я, слегка смутившись.
Дело в том, что он приветствовал нас как хозяин, но я не видел никакой хижины. Его ответ успокоил меня. Он сказал, что это его дом, вернее - дом его матери. Отец его уже давно умер, и они жили втроем - мать, сестра и он.
- А это кто же? - спросил я, указывая на работников.
- Это наши рабы, - отвечал он с улыбкой. - Вы видите, что мы, индейцы, тоже постепенно начинаем приобщаться к цивилизации.
- Но ведь не все они негры! Я заметил здесь и индейцев. Неужели они тоже рабы?
- Да, так же как и все остальные. Я вижу, вы удивлены? Это индейцы не из нашего племени. Наш народ когда-то покорил племя ямасси, и многие из пленников остались у нас рабами.
Мы подошли к дому. Мать юноши, чистокровная индианка, встретила нас в дверях. Она была в национальном индейском костюме. В молодости она, по-видимому, была замечательной красавицей и произвела на нас самое приятное впечатление. Особенно привлекало в ней сочетание тонкости ума с нежной материнской заботой.
Мы вошли в дом. Во всем - в обстановке, охотничьих трофеях, конской сбруе - чувствовалось испанское влияние. Мы увидели даже гитару и книги. Эти признаки цивилизации под индейской крышей поразили нас с сестрой.
- Как я рад, что вы приехали! - воскликнул юноша, как бы вспомнив что-то. - Ваши мокасины уже готовы… Где они, мама?… А где Маюми?
Он как бы облек мои мысли в слова, отразившие эти мысли, как эхо.
- Кто это Маюми? - шепотом спросила меня Виргиния.
- Девушка-индианка. Кажется, это, его сестра.
А вот и она сама!
Крохотная ножка в вышитом мокасине, стройный стан необычайной гибкости, бронзовое лицо с прозрачной кожей, румяные щеки, алые губы, черные глаза, оттененные длинными, загнутыми вверх ресницами, густые брови и прекрасные черные волосы…
Представьте себе девушку, одетую со всем изяществом и изысканностью, на которые способна индейская изобретательность, представьте себе ее походку, соперничающую с неуловимой грацией арабской лошадки, - и вы только в отдаленной степени получите представление о Маюми.
Бедное мое сердце! Это была она - моя лесная нимфа!
* * *
Мне не хотелось уходить из этого гостеприимного дома, но сестре было как будто не по себе. Ее словно преследовало воспоминание о злополучном происшествии.
Мы пробыли в гостях около часа. За это короткое время я превратился в мужчину. Когда я взмахнул веслами на обратном пути, я почувствовал, что мое сердце осталось там, позади…
Глава XVI. Остров
Мне очень хотелось еще раз побывать у индейцев, и я не замедлил удовлетворить свое желание. Вообще я жил как хотел, пользуясь неограниченной свободой. Ни отец, ни мать не вмешивались в мои дела, и никто не интересовался моими длительными отлучками. Все считали, что я отправляюсь на охоту. Подтверждением этому служили винтовка и собаки, всегда сопровождавшие меня, и дичь, которую я приносил домой.
Мои охотничьи походы всегда увлекали меня только в одном направлении - легко догадаться, в каком! Я переправлялся через большую реку, снова и снова киль моей лодки резал воды маленькой речки - ее притока. Скоро я знал каждое дерево на их берегах.
Наше знакомство с молодым Пауэллом постепенно перешло в тесную дружбу. Мы встречались почти каждый день на озере или в лесу, вместе охотились и подстрелили немало оленей и диких индеек. Мой друг был уже опытным охотником, и я узнал от него много лесных тайн. Впрочем, охота теперь не так уж привлекала меня.
