Джеймс Купер - Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами
— Предания моего племени говорить разное, — гласил ответ. — Одно они ругать, другое — хвалить.
— Разрешите поинтересоваться, к какому племени вы принадлежите?
Как бы извиняясь за нежелание прямо ответить на поставленный вопрос, краснокожий взглянул на нас с такой беспредельной добротой, что мы не смогли припомнить выражения подобной благожелательности еще на чьем-нибудь лице. Мы можем с уверенностью утверждать, что никогда ни один человек не источал такой любви к окружающим. Индеец, казалось, жил в мире с самим собой и со всеми прочими детьми Адама.
— Племя без разницы, — вымолвил он. — Все — дети одного Великого Духа.
— Индейцы и бледнолицые? — спросил я, немало удивленный его словами.
— Да, индеец и бледнолицый. Христос умирать за всех, а сотворить всех Его Отец. Разницы никакой, только кожа другого цвета. Только цвет разный.
— Значит, вы считаете, что мы, бледнолицые, имеем право жить здесь? Вы не смотрите на нас как на завоевателей, как на врагов, которые пришли забрать ваши земли?
— У индеев нет своей земли. Земля принадлежать Господу Богу, а Он селить на ней, кого захотеть. Когда-то поселить здесь индея; а теперь селить бледнолицего. Земля Его, что он хотеть, то с ней и делать. Никто не должен жаловаться. Плохо винить Великого Духа. Все, что Он делать, правильно; Он никогда не ошибаться. Его благословенный Сын умереть за людей с кожей разного цвета, и люди с кожей разного цвета пред Его святым именем преклоняться. Вот что говорить эта хорошая книга. — Он показал маленькую карманную Библию. — А что говорить эта хорошая книга, идет от самого Великого Духа.
— Раз вы читали Священное Писание, значит, вы образованный индеец?
— Нет, читать не умею совсем. Не знаю, как читать. Пробовать, очень пробовать, но слишком старый, поздно учиться. Но есть молодые глаза, они мне помогать, — добавил он с нежнейшей улыбкой, оборачиваясь на приветствие хорошенькой Долли «Доброе утро, Питер» и пожимая руку ее старшей сестре. — Она читать хорошую книгу для старого индея, когда он просить; а если она в школе, в «сити», книгу читать ее мать или ее бабушка. Сначала ее читать ему бабушка; а теперь читать внучка. Но хорошая книга все равно хорошая, кто бы ее ни читать.
И тут я понял, что передо мной Питер Скальп, тот самый человек, ради знакомства с которым я и затеял эту поездку в Мичиган. Но до чего же он изменился! Дух Всевышнего Господа Бога снизошел на него, и из мстительного, жестокого дикаря он превратился в благонравного, доброго христианина! В каждом человеке он видел брата и больше не помышлял о том, чтобы извести всю белую расу и таким образом сохранить охотничьи земли во владении своего народа. Его душа была проникнута любовью, и он, несомненно, находил в себе силы благословлять хулителей своих и в свой смертный час стал бы молиться за палачей своих по примеру добрейшего миссионера, чья гибель явилась первым шагом на пути обращения этого индейца к почитанию единственного истинного Бога.
Пути Божественного Провидения неисповедимы. Как часто, листая страницы истории, мы убеждаемся в том, что по кровавым следам колесницы завоевателя грядут цивилизация, расцвет искусств, нравственные преобразования, более того, даже само христианство, то есть благо, является народу теми самыми путями, которыми поначалу пользовалось только злодейство! На этом основании мы вправе надеяться, что настанет час, когда Америка возместит свой долг Африке. А вытеснение краснокожих с их охотничьих угодий, «прогалин» и из родных лесов белыми само собой искупается тем, что последние принесли индейцам Евангелие, а следовательно, помогли им проникнуться сознанием роли Создателя в их жизни. Может статься, и Мексика извлечет для себя какое-нибудь важное преимущество из преподанного ей недавно жестокого урокаnote 167. Итак, передо мной был Питер, превратившийся в цивилизованного человека и христианина! Впоследствии я имел случаи наблюдать проблески дикарства в его характере; но это бывало чрезвычайно редко и при совершенно особых обстоятельствах. Мы с большим интересом присматривались к этим проявлениям прошлого у Питера, благо такая возможность была — остальную часть путешествия мы совершили в обществе новых знакомых. Старшая дама, или «бабушка», была та самая Марджери, о которой шла речь в нашем рассказе, еще красивая, веселая и добрая. Та, что моложе, была ее дочерью и единственным ребенком, а обе «сие» — вторая Марджери и Дороти — внучками. Был в семье и сын, вернее внук, Бен, который в настоящее время находился на Совете прерий вместе с генералом. И «генерал» этот не кто иной, как наш старый знакомый Бурдон, которого генералом Бурдоном называли так же часто, как генералом Боденом. С «генералами» на западе нашей страны немного перебарщивают, как это всегда бывает со всеми титулами и рангами во вновь образовавшихся государствах. В восточных штатах над этим часто подсмеиваются. И не стоит удивляться, если некоторое время спустя восточная традиция утвердится и в Краю заходящего солнца и «генералы» не будут там множиться, как грибы после дождя.
Как только миссис Боден, то есть Марджери в девичестве, узнала, что «мы» — тот самый человек, которому «генерал» послал записки о своих похождениях на Каламазу в молодые годы, подготовленные преподобным мистером Варсом, она выказала нам величайшее расположение и проявила общительность, о какой можно было только мечтать.
Ее жизнь сложилась вполне удачно, в браке она была счастлива. А вот брат ее вернулся к своим старым привычкам и не дожил до окончания войны 1812 года. Дороти возвратилась в Массачусетс, где у нее были друзья, и жила безбедно благодаря полученному от дяди наследству. Бортник участвовал в войне и даже сражался в решающих битвах на реке Ниагаре. Но едва было заключено перемирие, как он возвратился на свои любимые прогалины, где и пребывал все это время и, как принято говорить, «рос вместе со страной». В настоящее время он один из богатых людей Мичигана. У него много земли, и притом хорошей, большой дом, с долгами он расплатился. К наемным рабочим с востока он относится не хуже, чем к местным, и считает себя гражданином не Мичигана, а Соединенных Штатов. Все это характеризовало Бурдона с лучшей стороны, и мы были рады узнать, что человек, и без того уважаемый нами, обладает столькими достоинствами. Детройт оказался быстро развивающимся, красивым, процветающим городком с населением, приближающимся к двадцати тысячамnote 168. Берега живописной реки, на которой он стоит, — в результате здешнего необычайного смешения языков и названий она широко известна как «Река Детройт», — кишат людьми и творениями их рук, из-за которых мы, как ни старались, так и не смогли отыскать более приятный для глаза вид, чем тот, что открылся нам после острова Боболо близ Молдена. В целом Детройт напоминал Константинополь в миниатюре, но, естественно, без его восточных особенностей.
