Гэри Дженнингс - Ацтек. Гроза надвигается
– Но ведь раб не может платить за учебу, – заметил я.
– Это правда, – признал мой друг. – В настоящее время все мои ученики уже находятся в услужении, так что плату за обучение вносят их хозяева. Но это обучение настолько усилит способности рабов и повысит стоимость, что они или получат повышение у прежних хозяев, или будут проданы с большой прибылью. Я предвижу большой спрос на выпускников своей школы. В конечном счете я смогу покупать рабов на рынке, обучать их, находить им места и взимать плату за обучение из того жалованья, которое они зарабатывают.
Я кивнул и сказал:
– Да, это будет выгодно и им, и тебе, и их хозяевам. Ты здорово придумал, Коцатль: не только нашел свое место в мире, но и откопал совершенно новую нишу, для которой сам прекрасно подходишь.
– А все благодаря тебе, Микстли, – скромно ответил он. – Не пустись мы вместе в путешествие, я бы, скорее всего, так и занимался скучной работой в каком-нибудь дворце в Тескоко. Так что я должен возблагодарить тонали, твой или мой, связавшие вместе наши жизни.
«Да и сам я тоже, – размышлял я в тот день, не спеша возвращаясь домой, – в большом долгу перед своим тонали, который когда-то проклинал. Да, мой удел принес мне немало печали и утрат, но он же сделал меня богатым человеком, вознеся гораздо выше полагавшегося мне от рождения и даровав в жены самую лучшую и желанную из всех женщину. А ведь я еще совсем молодой. То ли еще будет...» И внезапно мне захотелось немедленно воздать благодарность высшим богам.
«О боги, – произнес я про себя, – если на небесах и вправду есть боги и эти боги – вы, то я благодарю вас. Порой вы что-то отнимали у меня одной рукой, но тут же щедро одаривали другой и в целом дали гораздо больше, чем отняли. Я целую землю перед вами, боги!»
И должно быть, моя благодарность достигла их слуха. Боги приняли ее и, не теряя времени попусту, устроили так, что, войдя в дом, я увидел юного дворцового слугу, который дожидался меня с личным приглашением от Ауицотля.
Я успел только торопливо поцеловать Цьянью – одновременно в знак приветствия и в знак прощания – и последовал за юношей по улицам Сердца Сего Мира.
Вернулся я поздно ночью, причем в иной одежде и, мягко говоря, немного навеселе. Наша рабыня Бирюза, едва открыв мне дверь, напрочь забыла о хороших манерах, которым, возможно, и выучилась в школе Коцатля. Бросив взгляд на окружавшее меня беспорядочное скопление перьев, она испуганно вскрикнула и побежала в глубь дома. Вскоре появилась встревоженная Цьянья.
– Цаа, тебя так долго не было... – начала было она, но тут тоже вскрикнула и отпрянула: – Что он с тобой сделал, этот Ауицотль? Почему кровоточит твоя рука? Что это у тебя на ногах? А на голове? Цаа, да скажи что-нибудь!
– Привет, – по-дурацки промямлил я и икнул.
– Привет, – эхом повторила она, захваченная врасплох нелепостью ситуации. Но в следующее мгновение моя жена опомнилась и со словами: «Да ты, помимо всего прочего, еще и пьян!» – пошла прочь, на кухню.
Я тяжело опустился на скамью, но почти сразу резко вскочил на ноги, можно сказать, подпрыгнул: Цьянья вылила мне на голову кувшин с ледяной водой.
– Мой шлем! – воскликнул я, когда наконец перестал откашливаться и отплевываться.
– Так это шлем? – удивилась Цьянья, когда я с трудом снял его, чтобы просушить, пока вода не погубила его окончательно. – А я думала, что ты угодил в зоб какой-то гигантской птицы.
– Моя госпожа супруга, – вымолвил я с пьяным усердием, стараясь выговаривать слова четко. – Возможно, ты уже испортила эту благородную орлиную голову, а сейчас стоишь на одном из моих когтей. А во что превратились мои бедные перья? Ты только посмотри!
– Я смотрю. Да уж! – произнесла жена сдавленным голосом, и я понял, что она с трудом сдерживает смех. – Снимай-ка этот дурацкий наряд, Цаа. И отправляйся в парилку. Пусть октли выйдет из тебя с потом. Смой кровь с руки. А потом приходи ко мне в постель и расскажешь... расскажешь мне, что вообще... – Она не смогла дольше сдерживать смех, он зазвучал трелями колокольчика.
– Дурацкий наряд, ну надо же! – ответил я, стараясь говорить и надменно, и обиженно. – Да и чего ждать от женщины, которая совершенно не разбирается в регалиях и знаках отличия! Будь ты мужчиной, ты бы преклонила колени с благоговейным восторгом. Но нет! Меня постыдно обливают водой и предают осмеянию.
С этими словами я повернулся и с величественным видом, хотя и слегка покачиваясь в своих когтистых сандалиях, стал подниматься по лестнице, с тем чтобы действительно отмокнуть в парилке.
Так вот и получилось, мои господа, что в тот вечер, который должен был стать самым торжественным в моей жизни, я лишь рассмешил жену и слуг. А между тем меня удостоили чести, выпадавшей на долю одного из десяти, если не двадцати тысяч моих соотечественников. Я был возведен в ранг Тламауаичиуани Куаутлик: стал благородным воителем, или рыцарем ордена Орла.
Далее я опозорился еще пуще, уснув прямо в парилке. То, как Цьянья и Звездный Певец вытащили меня оттуда и уложили в постель, совершенно выпало из моей памяти. Так что лишь утром, лежа на одеялах, потягивая горячий шоколад и мучаясь ужасной головной болью, я смог связно рассказать Цьянье о том, что произошло накануне во дворце.
Когда мы со слугой явились в тронный зал, Ауицотль был там один. Совершенно неожиданно он сказал:
– Сегодня утром наш племянник Мотекусома покинул Теночтитлан во главе значительных сил, которые составят гарнизон в Шоконочко. Как мы и обещали, Изрекающий Совет был поставлен в известность относительно твоей достойной восхищения роли в переговорах по присоединению новой территории и принял решение воздать тебе по заслугам.
По его жесту слуга удалился, а помещение стало заполняться другими людьми.
Я ожидал, что это будут Змей-Женщина и другие члены Изрекающего Совета, но, глядя на входящих сквозь топаз, с удивлением понял, что все они воины – воители-Орлы в полном боевом облачении: в шлемах в виде орлиной головы, с перьями, окаймлявшими руки, и в когтистых сандалиях.
Ауицотль одного за другим представил мне высших вождей уважаемого сообщества и сказал:
– Микстли, эти благородные воители отдали свои голоса за то, чтобы из обычного текуиуа одним прыжком возвести тебя в сан полноправного воителя-Орла, достойного члена их почитаемого сообщества.
Конечно, возведение в сан требовало выполнения разнообразных обрядов. Хотя потрясение почти начисто лишило меня дара речи, я попытался совладать с собой, чтобы произнести все положенные многочисленные и многословные обеты, обязывающие меня, не щадя жизни, сражаться за честь ордена Орла, за процветание Теночтитлана, за могущество народа мешикатль, за сохранение Союза Трех. Мне пришлось сделать надрез на запястье, чтобы смешать свою кровь с кровью своих новых собратьев.
Потом я облачился в стеганые, обшитые перьями доспехи, так что руки мои стали подобны широким крыльям, тело полностью скрыли перья, а ноги обрели крепкие орлиные когти. Кульминация этой церемонии наступила, когда меня увенчали шлемом в виде орлиной головы, искусно изготовленным из пробкового дерева и картона и оклеенным перьями. Широко раскрытый орлиный клюв выступал вперед над моим лбом и под подбородком, а обсидиановые глаза сверкали где-то у меня над ушами. Мне вручили и другие эмблемы: крепкий кожаный щит с символами моего имени, выполненными из разноцветных перьев; набор красок для придания лицу свирепой боевой раскраски; золотую затычку для носа, которую я не смогу надеть, пока не проткну носовую перегородку.
Отягощенный всеми этими почетными регалиями, я воссел рядом с Ауицотлем и своими товарищами по ордену, в то время как дворцовая челядь принесла все необходимое для великолепного пира, включая множество кувшинов с лучшим октли. От волнения кусок не лез мне в горло, но из учтивости пришлось делать вид, будто я ем с аппетитом, а уж уклониться от множества громогласно возглашаемых тостов и вовсе не было никакой возможности. Пили за меня, за присутствующих, за героически павших в прошлом воителей-Орлов, за нашего высшего военного вождя Ауицотля, за растущее могущество Мешико... Спустя некоторое время я потерял счет выпитому. Вот почему, когда мне наконец позволили покинуть дворец, я мало что соображал и моя новая великолепная униформа пребывала в некотором беспорядке.
– Я горжусь тобой, Цаа, и рада за тебя, – сказала Цьянья, когда я закончил свой рассказ. – Это действительно великая честь. Но скажи, мой доблестный муж, какой славный подвиг ты собираешься совершить? Каким будет твое первое деяние в качестве воителя-Орла?
– А разве мы не собирались на рынок, посмотреть, что за цветы доставит торговое судно из Шочимилько? И выбрать, какие из них мы посадим у себя на крыше? – пролепетал я.
Голова моя раскалывалась, так что я даже не пытался понять, с чего это Цьянья, так же как и накануне ночью, залилась смехом, подобным трелям колокольчика.
