Сын племени Навахов - Шульц Джеймс Уиллард
— Кутова, Кутова, сюда! — крикнул я, выскакивая из-за плетня.
Я подбежал к медведю. Он старался повернуться ко мне мордой, но я оказался проворнее и вонзил одну за другой три стрелы ему в бок. Третья стрела его прикончила. Передние лапы подогнулись, и он уткнулся мордой в траву. Прибежал Кутова.
— Ты убил его! — воскликнул он.
Он обнял меня и прижался щекой к моей щеке. В это время подошел Тэтиа, посмотрел на убитого медведя, но не сказал ни слова.
Кутова повернулся к нему.
— Видишь, Тэтиа, наш молодой охотник выдержал испытание. Мы ему не помогали, он один убил это чудовище. Вот оно лежит! Ты можешь подтвердить, что мы не нарушили правил охоты.
— Да, но это несправедливо, — сказал Тэтиа. — Наваху помог талисман, а у Оготы талисмана не было. Вот почему победителем вышел навах.
— Ты сам знаешь, что, будь он трусом, никакой талисман не помог бы ему.
— А все-таки это несправедливо, потому что у Оготы не было талисмана, — повторил Тэтиа.
— Можешь ли ты поклясться, что не пытался помешать нашему молодому охотнику?
— Да, конечно!
— Возьми то, что тебе принадлежит.
С этими словами Кутова достал из-за пазухи пару старых мокасин и протянул их Тэтиа.
Тот смутился, опустил голову и замолчал.
— Уже поздно, — сказал Кутова. — Пока не стемнело, мы должны выпотрошить медведя. Тогда шкура не испортится, а завтра утром мы придем за ней.
Мы принялись за работу, а Тэтиа стоял поодаль, нахмуренный и недовольный. Немного спустя он сказал, что пойдет домой, так как больше ему нечего здесь делать.
— Хорошо, ступай. И расскажи друзьям, что молодой охотник убил большого бурого медведя, — отозвался Кутова.
Тэтиа пошел на восток, по направлению к пуэбло, и вскоре скрылся из виду.
Через несколько минут, запыхавшись, он прибежал назад и объявил, что едва не наткнулся на отряд навахов. Их было человек сто, и шли они прямо на восток, к нашему пуэбло Покводж. Услышав это, я пришел в ужас и перестал радоваться удаче.
— Кутова, — крикнул я, — мы должны сейчас же вернуться в Покводж и предупредить о надвигающейся опасности.
— А добычу ты хочешь оставить, чтобы она здесь сгнила? Нет! Сначала мы сдерем шкуру, повесим ее на дерево и тогда только отсюда уйдем. Ночь длинная, на рассвете мы будем дома.
Мы сняли шкуру, дотащили ее до леса и повесили на шест, который укрепили между двумя деревьями. Потом мы начали спускаться с горы, а луна освещала нам путь. Шли мы быстро, придерживаясь опушки леса. Было еще темно, когда мы спустились к реке. Здесь мы связали вместе два бревна, положили на них нашу одежду и оружие и, бросившись в воду, поплыли, подталкивая маленький плот. Так переправились мы через реку.
Забрезжил свет, когда мы подошли к Покводжу и разбудили сторожей, дремавших у ворот. Мы с Кутовой побежали на южную площадь, где жил военный вождь, и рассказали ему об отряде навахов, шедших на пуэбло. Он вышел из дома и стал созывать воинов в киву, а я по лестнице вскарабкался на крышу, где меня встретили родные.
— Ну что, сын мой? — спросил Начитима.
Я протянул ему руки.
— Видишь, на моих руках кровь и жир бурого медведя.
Все обнимали меня и хвалили. Вскоре прибежала к нам Чоромана, которая узнала от отца о моей победе. Плача и смеясь, она обняла меня, потом подошла к краю крыши и крикнула, обращаясь к воинам, запрудившим площадь:
— Мой будущий муж — храбрый человек! Он убил большого бурого медведя с длинными когтями. Я горжусь тем, что буду его женой!
Снова и снова повторяла она эти слова, а воины, встревоженные вестью о приближении врага, приостанавливались, смотрели на нее и улыбались. Одни кричали: "Хорошо, хорошо!" Другие поднимали руки к небу и восклицали: "Да будет жизнь твоя счастливой!"
— Военный вождь нас зовет. Я должен идти, — сказал Начитима.
— Я пойду с тобой, — вызвался я.
— Нет! Сначала ты отдохнешь. Позже, быть может…
И он стал спускаться с лестницы.
Меня увели в дом, усадили, заставили умыться и поесть. Снова и снова должен был я рассказывать, как бурый прошел мимо моего плетня, как он заревел и упал, когда стрела вонзилась ему в спину.
— А что делал Тэтиа? — спросил Одинокий Утес.
— И он и Кутова стояли неподалеку. Он видел все.
Больше я не прибавил ни слова. Мы с Кутовой пожалели Тэтиа и условились не упоминать о спрятанных мокасинах.
Я очень устал, глаза слипались. Келемана и Чоромана заставили меня лечь, укрыли одеялом, и я заснул, а проснулся только к вечеру, когда меня позвали ужинать. Пришел брат и сказал, что военный отряд навахов к нашему пуэбло не подходил и никто его не видел. Наши воины спрятались в маисовых полях и решили сторожить всю ночь, а лошадей, которые паслись на лугу, пригнали ближе к пуэбло.
Когда стемнело, лошадей привели на северную площадь; первая смена воинов пришла в пуэбло. Здесь они отдохнули и снова ушли в поля, а в пуэбло вернулась вторая смена. Ночь прошла спокойно. Рано утром военный вождь послал разведчиков выследить врага. Выяснилось, что ночью навахи переправились в низовьях реки на другой берег и двинулись на восток. Должно быть, они задумали напасть на одно из племен, кочующих в прериях.
Два дня спустя, когда мы убедились, что Покводжу опасность не угрожает, Начитима, Келемана, брат и я оседлали лошадей и поехали на просеку за медвежьей шкурой. Мы нашли ее там, где оставили. Шкура была еще мягкая, так как с внутренней стороны ее покрывал толстый слой жира. Когда мы вернулись в деревню, на южной площади собрался народ; всем хотелось посмотреть шкуру. Наконец Келемана и Чоромана разостлали ее на земле. Наш летний кацик, стоявший подле меня, объявил, что он никогда еще не видел такой длинной и широкой шкуры, таких огромных когтей.
— Срежь когти, сделай из них ожерелье и всегда носи его на шее, сказал он мне. — Ты заслужил его. Убить бурого медведя значительно труднее, чем одержать верх над команчем или другими врагами.
Я повиновался, отрезал когти и унес их домой.
Вечером Начитима мне сказал, что в Огапиходже (это селение испанцы называют Санта-Фэ) можно обменять шкуру на ружье. Через несколько дней шкура была высушена, и мы понесли ее в Огапиходж. Я еще ни разу не был в пуэбло белых людей, и все меня удивляло. Дома были очень высоки, на улицах толпился народ. Мы вышли на площадь и расстелили на земле шкуру. Тотчас же нас окружили белые торговцы. Одни предлагали за нее ружье, другие — порох. Какой-то испанец обещал дать несколько бочонков с огненной водой. Я не знал, что это такое, и вопросительно посмотрел на Начитиму, но он нахмурился и сердито покачал головой. Позже он мне объяснил, что испанцы всегда предлагают индейцам огненную воду, которую называют виски. Но от виски люди заболевают, слабеют и скоро умирают, а испанцам это наруку, так как они давно уже хотят завладеть всей нашей страной.
Наконец я продал шкуру одному белому торговцу, который дал мне за нее ружье, бочонок пороха и две красивые шали. Эти шали я подарил Келемане и Чоромане.
Спустя несколько дней меня позвали в киву летнего народа. Там собрались все члены Патуабу и несколько воинов. Военный вождь обратился ко мне с такими словами:
— Ты убил большого бурого медведя с длинными когтями. Теперь мы знаем, что ты храбр и не ведаешь страха. Вот почему мы предлагаем тебе войти в Совет воинов. Но ты должен поклясться, что будешь беспрекословно повиноваться твоему военному вождю и, не щадя жизни, защищать от врагов жителей нашего пуэбло и все другие пуэбло тэва. Обещаешь ли ты это исполнить?
— Да, клянусь! — ответил я.
Тогда главный шаман пуэбло заставил меня опуститься на колени и, заклиная меня быть мужественным защитником народа тэва, помазал мне лицо и руки священной красной краской.
Так был я сделан воином тэва, и, начиная с этого дня, многие из тех, кто раньше меня ненавидел или делал вид, будто не замечает, стали приветливо здороваться со мной, когда мы встречались на улицах пуэбло или в полях. Но Огота и другие члены клана Огонь ненавидели меня еще сильнее, чем раньше. Они говорили, что военный вождь сделал промах, приняв меня в Совет воинов, а я, дав клятву сражаться, солгал, так как я — навах — никогда не стану драться против людей моего родного племени.
