Ростислав Кинжалов - Боги ждут жертв
– А ты не понимаешь? Мы все должны подняться на наших угнетателей, уничтожить их и освободиться! Вот о каком другом пути говорил я!
Лицо Шбаламке постепенно прояснялось, пока на нем не появилось радостное выражение. Он наконец понял смысл рассказанного.
– Правильно, правильно! – возликовал он. – Нападем ночью на них, разобьем и станем свободными! Ты хорошо это придумал, – покровительственно обратился он к Ах-Кукуму, – как это я не вспомнил о такой возможности, странно… что-то мне помешало…
Глаза Ах-Кукума вспыхнули от похвалы, он обернулся к Хун-Ахау.
– А что скажешь ты? Почему ты молчишь?
И здесь товарищи Хун-Ахау впервые столкнулись с теми особенностями его характера, которыми впоследствии не раз восхищались – неистощимым терпением и хладнокровием, несокрушимой волей к победе.
– Что скажу я? – медленно проговорил он сквозь стиснутые зубы. – Я ненавижу их не меньше, а больше, чем вы. Твои родители, Шбаламке, в безопасности, твоих, – Хун-Ахау повернулся к Ах-Кукуму, – как ты говоришь, не было в селении, когда произошло нападение, а мой отец был убит на моих глазах, мать или угнана в плен, или тоже убита, дом сожжен. Я разорвал бы каждого из этих насильников на куски, если бы мог! Но сделать это сейчас нельзя! Сколько нас? – Он обернулся, подсчитывая глазами пленных. – Получается, три безоружных, не умеющих сражаться земледельца – ты, воин, здесь один – на одного вооруженного и опытного убийцу. Если ты даже сумеешь за одну ночь поговорить со всеми пленными и убедить их в необходимости восстания – а это не так-то просто, – то все равно ничего не выйдет. Вы убьете трех или четырех воинов, остальные убьют половину наших, а уцелевших погонят дальше…
– Ты трус, – запальчиво бросил ему Шбаламке и тут же испугался вырвавшихся у него обидных слов.
– Нет, я не трус, – возразил ему спокойно Хун-Ахау, и только появившиеся на скулах желваки показывали его волнение, – но я хочу победы и свободы, а не поражения. Если ты хочешь смерти для себя — бросься на любого воина, он тебя уложит на месте, – это твое дело. Но звать на смерть других, обещая им свободу, когда заранее видишь, что ничего не выйдет, – ни ты, ни я, никто из нас не имеет права!
Ах-Кукум горестно опустил голову.
– Так что же предлагаешь ты? – спросил Шбаламке уже более спокойно; слова Хун-Ахау подействовали на него отрезвляюще.
– Надо поговорить с каждым из пленных, договориться, сколько человек и кто именно нападет на того или другого воина, как надо нападать… Важно, чтобы каждый из нас понял, что ему делать в будущей схватке. И главное – все должны знать: в какой день и по какому сигналу должно все начаться…
Находившийся неподалеку стороживший их воин уже несколько раз подозрительно поглядывал на беседовавших шепотом трех юношей. При последних словах Хун-Ахау он поднялся и, подойдя к ним, грубо приказал кончать болтовню и разойтись. Пришлось повиноваться, и разговор остался незаконченным. Но каждый из юношей, несмотря на усталость, долго не мог заснуть; мысль о свободе заставляла кровь кипеть, а руки – сжиматься в кулаки.
Глава шестая
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ
Они с печалью вспоминали свою старую родину, братьев и родственников, оставшихся там.
«Родословная владык Тотоникапана»Следующий день путешествия начался необычно.
Пленных подняли едва забрезжил рассвет, выстроили. Одноглазый прошелся по рядам, внимательно разглядывая каждого. Затем он приказал пленным выкупаться в реке и выстирать свою одежду. Большинство людей не мылись со дня нападения, и поэтому купание не только освежило, но и как-то немного подбодрило их, хотя, конечно, беззаботного веселья, обычно сопровождающего массовое купание, не было и в помине.
Пока сохли расстеленные на камнях и повешенные на кустарниках одежды, каждому из пленных было дано по пригоршне маслянистой, приятно пахнущей массы с приказом натереть ею тело. После нее тело казалось здоровым и мускулистым.
– Готовят к продаже, – улучив минутку, шепнул Шбаламке Хун-Ахау в ответ на его недоумевающий взгляд, – значит, сегодня будем на рынке!
Услышав это, Хун-Ахау, несмотря на высказанное им вчера, почти пожалел, что их безрассудное намерение напасть врасплох на стражу не осуществилось.
Одноглазый тоже принарядился. Из мешка, хранившегося в его лодке, он вытащил парадный плащ красного цвета, раскрасил лицо и руки синей краской, повесил на грудь маску из серого камня, а к поясу прикрепил три высушенных человеческих головы – трофеи прежних битв. Поместив на большом плоском камне глиняную фигурку божества и курильницу, предводитель долго молился, время от времени бросая на горящие угли шарики пома. Лицо его то светлело, то принимало обычное хмурое выражение. Наконец он поднялся с колен.
Когда все приготовления были закончены, пленных рассадили по лодкам, и флотилия тронулась в путь. Не прошло и двух часов, как за поворотом реки внезапно развернулась панорама большого города.
На правом берегу гряда высоких холмов подходила к воде почти вплотную. На их склонах, одно над другим, громоздились великолепные здания; их стены, покрытые белой штукатуркой, ярко блестели в лучах утреннего солнца. Широкие площади, стройные ряды стел, бесчисленные лестницы, взбегавшие по склонам холмов, храмы, дворцы – вся эта сложная и пестрая громада казалась пленным каким-то живым могучим существом, привольно расположившимся у широкой глади реки. А одиноко высившийся на вершине центрального холма дворец правителя, нависший над городом, был головой этого существа, словно застывшего в раздумье.
– Город зеленого потока[20], – прошептал Шбаламке, обращаясь скорее к себе, чем к Хун-Ахау, хотя тот услышал его слова. В голосе молодого воина звучали восхищение и страх.
Берег постепенно приближался; все отчетливее видны были человеческие фигуры, даже выражение отдельных лиц. Длинная прибрежная полоса была полна неподвижно стоявших людей с лицами, обращенными к городу. Между ними сновали другие, медленно прохаживались, поглядывая на реку, третьи; знатных лиц в носилках носили от одной группы к другой.
Внезапно Хун-Ахау понял смысл происходящего, и его сердце запрыгало, стуча в грудь, как будто хотело вырваться. Это рынок рабов: неподвижно стоящие люди – рабы, которых вывели на продажу, а расхаживающие около них – покупатели и продавцы. Будь проклят, Одноглазый!
Неподалеку от массивного каменного столба, высоко поднимавшегося из воды, лодки пристали к берегу. Остальные пленные, по-видимому, также поняли, что им предстоит: послышались стоны и подавленные причитания, мольбы и воззвания к богам, многие тупо глядели в воду, не решаясь взглянуть на то место, где через несколько минут должна была решиться их судьба.
