Гэри Дженнингс - Ацтек. Гроза надвигается
Я покачал головой.
– Ты что-то путаешь, моя сестра действительно мертва. Но она умерла задолго до того, как я получил упомянутый дар, не говоря уж о том, что у нее никогда не было такого богатства.
– Владыка Красная Цапля, наместник Шалтокана, – продолжал старик, не обращая внимания на мои слова, – также умер, пока ты странствовал на юге. Но перед смертью он призвал к своему одру жреца богини Тласольтеотль и сделал такое поразительное признание, что его не смогли сохранить в тайне. Несомненно, некоторые из присутствующих здесь влиятельных людей слышали эту историю, хотя учтивость не позволяет им говорить об этом с тобой.
– Какую историю? Какое признание? Да и о чем вообще речь?
– О том, что Красная Цапля скрыл злодеяние, совершенное его покойным сыном Пактли в отношении твоей сестры.
– Ну, – хмыкнул я, – как раз в этом особой тайны для меня не было. Тебе ли не знать, что я отомстил ему за убийство сестры.
– Отомстить-то ты отомстил. Да вот только Пактли не убивал Тцитцитлини.
Я отшатнулся, как от удара, и в изумлении разинул рот.
– Господин Весельчак подверг ее мучительным пыткам и изувечил, но Тцитци не суждено было умереть от этих мучений. А потом Пактли, при попустительстве своего отца и, по крайней мере, с молчаливого согласия родителей девушки, тайно увез ее с острова. В этом Красная Цапля признался жрецу Пожирательницы Скверны, и, когда жрец сделал это его признание достоянием гласности, весь Шалтокан пришел в негодование. Должен с прискорбием сообщить, что тело твоего отца нашли на дне карьера, куда он, по всей видимости, в отчаянии спрыгнул. Ну а твоя матушка, та попросту трусливо сбежала с Шалтокана. Куда, к счастью для нее, никто не знает. Вот, собственно говоря, и все новости, – заключил он, делая вид, будто собирается уйти. – Можешь веселиться дальше.
– Постой! – воскликнул я, удержав старика за край накидки. – А ну-ка остановись, ходячая тьма Миктлана. Выкладывай, что же стало с Тцитцитлини? И каким образом она могла преподнести мне такой дар?
– Она завещала тебе всю сумму, которую получила (а Ауицотль заплатил ей немало), когда продала себя в здешний зверинец. Поскольку кто она и откуда, несчастная никому не рассказывала, в народе ее знали как женщину-тапира...
Наверное, не сжимай я в тот миг плечо старика, мне бы не устоять на ногах. Пиршественный зал исчез, и перед глазами, словно я заглянул в туннель памяти, предстали сначала столь любимая мной изящная, грациозная Тцитцитлини, а потом жалкое, уродливое, увечное существо, которое я видел в зверинце. Я вспомнил, как меня выворачивало от отвращения, а из единственного глаза чудовищного человеческого обрубка падала единственная слеза.
Собственный голос зазвучал в моих ушах глухо, как будто я действительно стоял в длинном туннеле:
– Так ты все знал! Гнусный старикашка, тебе было обо всем известно еще до признания Красной Цапли! Знал, и привел меня к ней, и поминал при Тцитци женщину, с ложа которой я только что встал, и нарочно спросил, не хочу ли я...
Я задохнулся, ибо при одном лишь воспоминании об этом меня едва не вырвало снова.
– Хорошо, что ты смог увидеть сестру в последний раз, – отозвался старик со вздохом. – Вскоре после этого она умерла. На мой взгляд, смерть для Тцитци стала благом, хотя Ауицотль был очень раздосадован, поскольку сильно на нее потратился.
Я опомнился, обнаружив, что яростно трясу этого человека и бессвязно выкрикиваю:
– Я ни за что не стал бы есть мясо тапира в джунглях, если бы мне раньше сказали! Но ты-то знал все, с самого начала! Откуда? Отвечай немедленно!
Но вместо ответа старик мягко сказал:
– Считалось, что женщина-тапир не может передвигаться, ибо превратилась в массу раздувшейся плоти. Но она каким-то образом перевернулась и упала ничком, придавив свой уродливый нос, отчего не смогла дышать и умерла от удушья.
– Ну а теперь проваливай отсюда, проклятый вестник зла! – вскричал я, вне себя от горя и ярости. – Убирайся обратно в Миктлан, где тебе самое место!
И я устремился в толпу гостей, с трудом разбирая его бормотание:
– Хранители зверинца по-прежнему утверждают, что женщина-тапир не могла умереть без посторонней помощи. Она была достаточно молода и могла бы жить в той клетке еще много, много лет...
Я нашел Пожирателя Крови и, бесцеремонно прервав его разговор с приятелями, сказал:
– Мне срочно нужно оружие. У тебя есть при себе кинжал?
Он пошарил под накидкой и, икнув, спросил:
– А зачем это тебе понадобился кинжал? Оленину резать?
– Нет, – ответил я. – Хочу кое-кого убить.
– Попойка только началась, а ты уже готов на смертоубийство? – Пожиратель Крови достал короткий обсидиановый клинок и прищурился, чтобы получше меня разглядеть. – Я знаю того, кого ты собрался убить?
– Нет. Это один мерзкий старикашка. Весь такой коричневый и сморщенный, как боб какао. Никто по нем не заплачет. – И я протянул руку. – Ну же, давай!
– Никто не заплачет?! – воскликнул Пожиратель Крови, отдернув руку с ножом. – Да ты хоть понимаешь, что собрался прирезать самого юй-тлатоани Тескоко? Микстли, ты, должно быть, пьян, как сорок кроликов из поговорки.
– Кто-то из нас точно пьян! – рявкнул я. – Кончай болтать и давай сюда клинок!
– Как бы не так. Видел я твоего коричневого старикашку и сразу его узнал. – Пожиратель Крови убрал нож обратно. – Он оказал нам честь своим присутствием, хоть и пришел тайно, в маскарадном костюме. Каково бы ни было твое горе, подлинное или мнимое, сынок, я не допущу, чтобы ты...
– Маскарад? – пробормотал я. – Правитель Тескоко?
Слова Пожирателя Крови несколько остудили мой порыв.
– Наверное, кроме нас, воинов, ходивших с ним в походы, никто об этом и не догадывается, – сказал один из ветеранов, гостей Пожирателя Крови. – Несауальпилли любит разгуливать в обличье простого человека, чтобы быть ближе к своим подданным и увидеть то, чего не разглядишь с высоты трона. А среди тех, кто знает об этом, не принято показывать, что они в курсе дела.
– Да у вас тут у всех ум за разум зашел от пьянства, – проворчал я. – Можно подумать, будто мне не случалось видеть Несауальпилли. Что-что, а уж зубы-то у него все на месте.
– Всего и дела-то – зачернить пару-тройку зубов несколькими мазками окситль, – усмехнулся Пожиратель Крови и в очередной раз икнул. – Кстати, с помощью того же окситль можно избороздить лицо поддельными морщинами. Темный оттенок коже придает масло грецкого ореха. Ну а тому, что все его тело выглядит сморщенным и иссохшим, а руки шишковатыми, как у древнего старца, Чтимый Глашатай обязан своему особому таланту перевоплощения.
– Это точно, Несауальпилли такой способный актер, что ему нет даже особой нужды в маскировке, – сказал другой солдат. – Стоит ему одеться попроще да извозиться в пыли, и он уже выглядит совершенно другим человеком. – Тут вояка, следуя примеру Пожирателя Крови, икнул и предложил: – Если тебе приспичило сегодня вечером непременно убить Чтимого Глашатая Тескоко, так чего мелочиться, займись заодно и Ауицотлем! Сей Мир будет у тебя в долгу...
Я отошел от пьяной компании в самых смятенных чувствах: горе и ярость остались, но теперь к ним добавилась еще и досада из-за того, что я выставил себя полным дураком.
Решив наконец, что разумнее будет не бросаться на Несауальпилли (или таинственного чародея, или бога зла) с ножом, а получить у него ответы на множество терзавших меня вопросов, я вновь принялся искать старика, но совершенно безуспешно. Он исчез, но вместе с ним у меня бесследно исчезло и какое бы то ни было желание пировать и веселиться дальше. Тихонько ускользнув из Дома Почтека, я вернулся в гостиницу и принялся укладывать в котомку то самое необходимое, без чего не обойтись в путешествии. Маленькая фигурка богини любви Хочикецаль, когда-то принадлежавшая Тцитци, сама оказалась в моей руке, но рука тут же отдернулась, как будто фигурка была раскалена докрасна. Я не стал класть ее в мешок.
– Я увидел, как ты уходишь, и отправился за тобой, – прозвучал с порога голос Коцатля. – Что случилось?
– Нет у меня настроения распинаться о том, что случилось, тем паче что, кажется, об этом знает каждый досужий сплетник.
– Можно, я пойду с тобой?
– Нет.
Лицо мальчика вытянулось, и я торопливо сказал:
– Послушай, мне необходимо побыть некоторое время одному, чтобы попробовать во всем разобраться. Не переживай зря, ты ведь остаешься не беззащитным, лишенным хозяина рабом (помнишь, ты раньше этого боялся?) и не жалким бедняком. Ты теперь состоятельный человек и сам себе господин. Как только старейшины разберутся с нашей выручкой, ты получишь свою долю. А что касается моей доли, то ее, вместе со всеми пожитками, я хочу пока доверить твоему попечению. Можно?
– Конечно, Микстли.
– Пожиратель Крови собирается съехать из казарм. Можете построить дом на двоих, хотя средств у вас хватит и каждому на свое собственное жилье. Ты можешь продолжить учебу, заняться каким-нибудь ремеслом или завести дело. А обо мне не грусти, я ведь не навсегда ухожу. Вот когда-нибудь я вернусь, и, если к тому времени у тебя и у нашего старого защитника еще не угаснет интерес к странствиям, отправимся вместе в новое путешествие.
