Изгой - Портер Дональд Клэйтон
Ренно обогнул сражавшихся ополченцев милиции Массачусетса и французских пехотинцев и наконец подбежал к одноэтажному домику полковника Алана де Грамона.
Ренно ударом плеча распахнул дверь.
Посреди гостиной лицом к нему стояла молодая женщина, Мари, полукровка, с которой Ренно однажды разделил постель. Очевидно, она жила с Грамоном, но Ренно так удивился, столкнувшись с женщиной в пылу сражения, что замер на месте.
Слишком поздно он заметил в руках у женщины дуэльный пистолет, похожий на те, которые подарил ему король Вильгельм и которые были сейчас за поясом у Ренно.
Мари выстрелила, но промахнулась.
Прежде чем Ренно успел что-то предпринять, в воздухе пролетел томагавк Эличи, и девушка замертво свалилась на пол.
Ренно перескочил через ее тело и открыл внутреннюю дверь.
Ну, наконец-то! Вот и Грамон в одежде Золотого Орла, за исключением военного головного убора вождя.
Грамон тут же узнал своего врага:
– Снова ты! Мне нужно было убить тебя еще тогда!
Грамон вскинул руку и метнул нож. Лезвие слегка задело висок Ренно, и нож впился в стену за ним.
Ренно выстрелил из дуэльного пистолета. Когда дым рассеялся, он увидел, что задняя дверь распахнута настежь, а Грамона нигде нет.
Молодой военный вождь тут же подскочил к двери, но на улице перед казармами шел бой, и трудно было что-либо разобрать.
Ренно пришлось на время выкинуть из головы личные счеты. Ему навстречу бежал крупный военный вождь гу-ронов с томагавком в руке. Эличи и второй воин-сенека, следовавшие за Ренно, не вмешивались. Вожди враги имели право честно сразиться друг с другом.
Гурон держал томагавк, и по тому, как он его держал, Ренно знал, что враг прицеливается. Еще секунда, и он может остаться без головы.
Ренно выхватил из-за пояса пистолет и мгновенно выстрелил. Времени прицеливаться не было, пришлось положиться на долгие часы тренировок.
Он на долю секунды опередил гурона. Пораженный вождь рухнул на землю.
Ренно справился с искушением снять скальп и головной убор вождя с поверженного врага и ринулся в гущу боя. Важнее сейчас было помочь сражающимся товарищам.
Снова Золотой Орел ускользнул от него. Ренно заподозрил, что маниту с большим удовольствием потешаются над двумя смертными. Теперь, в разгар боя, практически невозможно отыскать Золотого Орла, но Ренно чувствовал, что им суждено встретиться вновь. Их судьбы связаны друг с другом; настанет еще день, когда им придется сразиться один на один. Но это случится не сегодня.
Ренно рубил томагавком направо и налево, прокладывая себе путь среди французских солдат. Наконец он добрался до капитана Тома Хиббарда. Майор Доремус не мог подняться с земли, ему раздробило пулей коленную чашечку. Он был в сознании и сильно страдал от боли.
Том Хиббард вместе с еще несколькими ополченцами пытался сдержать целую толпу французских пехотинцев, порывавшихся захватить Доремуса. Рене Готье стоял рядом с лежащим на земле майором, он готов был застрелить первого, кто прорвался бы к командиру.
Воинам Ренно никаких приказов не требовалось. Они тут же выстроились в ряд перед Томом Хиббардом и пустили в ход томагавки и ножи. Ряды французов поредели, потом они бросились врассыпную.
– Спасибо, Ренно, – сказал Том и, не дожидаясь ответа, закричал: – Трубач, играй сбор! – Том решил взять командование батальоном на себя, и Ренно с радостью видел, как он решительно раздает приказы относительно нового наступления. Хиббард стал настоящим командиром.
Повсюду в крепости царила неразбериха. Английские «красные мундиры», как и французские пехотинцы, были совершенно не обучены спонтанному бою и только осложняли положение. Виргинцы вели себя более уверенно, они наседали на врага в центре. Полковник Ридли действовал в полном согласии с Гонкой, вместе они уже вынудили сложить оружие и сдаться несколько рот солдат в белой с золотом форме.
Джефри Уилсон, охваченный боевым неистовством, доблестно сражался рядом с Гонкой. Отвлекался он лишь тогда, когда надо было передать сообщение великого сахема полковнику Ридли.
После окончания битвы Гонка со всеми почестями произвел Джефри в ранг старшего воина племени сенеков. Батальон нью-йоркских ополченцев из форта Олбани возглавлял атакующих на правом фланге. Против них были выставлены отряды крепких, ловких и отважных гуронов, и сражавшиеся на этом фланге воины сенеки и могауки вынуждены были призвать на помощь своих братьев. Гонка тут же перебросил всех своих воинов на правый фланг, и сенеки наконец-то столкнулись в решительной схватке со своими заклятыми врагами.
Ренно и его воины ринулись в бой как на крыльях. Низко пригибаясь, они обрушили на гуронов лавину стрел. Враги отвечали тем же. Обе стороны пользовались своим древним оружием, которым владели в совершенстве, и отложили в сторону полученные от французов и англичан мушкеты.
Понемногу сенеки начали теснить гуронов. В конце концов, и их оборона была сломлена, сенеки и могауки одержали полную победу.
Индейские воины бросились вперед, чтобы снять скальпы с убитых врагов, а Ренно тем временем вернулся к домику Грамона, туда, где он одержал верх над военным вождем гуронов. Тело вождя лежало нетронутым на том же месте, и Ренно взял то, что принадлежало ему по праву, – скальп и головной убор вождя.
Алгонкины в спешке отступали, их сахем сам нашел Гонку и протянул ему полоску вампума с белыми ракушками. Великий сахем принял дар, алгонкинские вожди тут же сообщили об этом своим воинам, и те сразу прекратили бой. Самое многочисленное племя восточного побережья вступило в союз с французами и проиграло. Их сахем дал торжественную клятву никогда больше не воевать против ирокезов, и алгонкины более полувека держали свое слово.
После этого капитулировали и оттава. Они, правда, пообещали лишь хранить нейтралитет в течение этого боя, но Гонка ничего большего от них и не требовал. Сенеки всегда будут готовы сразиться с оттава. Если настоящего урока для оттава оказалось недостаточно, им предстоит в будущем испытать на себе всю мощь ирокезских воинов.
Военные вожди гуронов пришли к Гонке и объяснили ему, что в отсутствие Золотого Орла не могут формально сложить оружие. Великий сахем прекрасно знал хитрую натуру гуронов и понимал, что это всего лишь отговорка, просто гуроны всячески избегали открытого признания в собственном поражении.
