Таинственные следы - "Сат-Ок"

Воины начали ритмично ударять копьями о цветные щиты и притопывать ногами. Всё быстрее становился танец, всё громче грохот бубнов и пение воинов. Из пасти рыси на грудь колдуна текла густая кровь. Внезапно колдун выскочил из круга танцующих воинов и встал перед нами.

Я отступил на пару шагов назад, оставляя Горькую Ягоду лицом к лицу с Совой. Колдун начал ходить вокруг Совы лёгкими мягкими шагами, подобно хищнику, чья рыжая шкура была у него на плечах. Неожиданно одним движением он стянул с себя шкуру и набросил её на моего друга, одновременно вовлекая его в круг танцующих. Удары в бубны гремели, орлиные и совиные перья в убыстряющемся темпе колыхались в чёрных, смазанных бобровым жиром волосах охотников.

Я потерял Сову в танцующей толпе, но вскоре увидел, как его под общие крики высоко подняли на щитах воинов. И вновь наступила тишина.

В этой тишине прозвучал крик колдуна, как свист брошенного лассо:

– Нихо-тиан-або! Нихо-тиан-або! Неистовая Рысь, Неистовая Рысь!

Все взгляды обратились к Сове, лежащему на щитах воинов. Он поднялся, сорвал с себя окровавленную шкуру, подбросил её вверх в густеющий мрак и повторил за колдуном своё имя:

– Нихо-тиан-або! Неистовая Рысь!

5

Много подвигов я совершил.

Много выпустил быстрых стрел,

Их осталось мне только четыре.

Вновь согнётся мой верный лук,

И опять зазвенит тетива,

И четырежды песню споёт —

Песню Смерти моим врагам.

Сова получил имя, и я больше никогда не назову его юношей из рода Совы: в сумерках того вечера родился Неистовая Рысь, и ночь вычеркнет из памяти его прежнее прозвище. Никогда не зазвучит в моих устах его старое имя.

В тот же самый вечер, после танцев в честь друга, мать и сестра занялись нами, осмотрели наши раны от когтей рыси, обильно смазали их горячим медвежьим жиром. Затем ловкие3 руки сестры наложили повязки из лыка.

С этими повязками мы гордо ходили по всему селению, а в наших волосах колыхались новые совиные перья. Больше всего вертелись мы вблизи шатра Храброго Змея. Пусть посмотрит на нас и поймёт, что перед ним не какие-нибудь беспомощные малыши-ути!

Но, совершив значительный для нашего возраста подвиг, мы были вовсе не так горды, как показывали это внешне своим поведением. В глубине души мы чувствовали стыд, что этот подвиг был вызван нашим непослушанием.

Оставшись наконец одни с моим отцом, мы поклялись ему, что его глаза уже никогда больше не увидят наших недостойных поступков. Отец был доволен клятвой и, когда мы выходили из его шатра, на прощание сказал:

– Осень моей жизни приближается ко мне всё быстрее. Когда же придёт мой час и я должен буду уйти Дорогой Солнца на Северное Небо, душе моей будет легче при мысли, что я оставляю здесь, на земле, храбрых и справедливых юношей.

И мы, выйдя из шатра, ещё раз поклялись на клыках медведя никогда в жизни не нарушить доверие вождя племени.

Эти дни для нас были полны радости. Мы радовались нашим семьям и тёплым шатрам, прыжкам нашего пса Тауги, не отходившего от нас ни на шаг. Где бы мы только ни появлялись, нас немедленно окружали ровесники и расспрашивали о приключениях в чаще, о таинственных следах белых, о борьбе с рысью. Они рассматривали царапины на нашей коже, а затем мы вместе – не помню уже, в который раз! – ходили смотреть на шкуру рыси.

Но в конце концов нами стали интересоваться меньше, и жизнь в селении пошла обычным чередом. С каждым днём Прилетали всё более холодные ветры, от их морозного дыхания листья теряли свой цвет и скручивались, как берёзовая кора в пламени костра. В селении начались приготовления к охоте.

Собаки бегали, высунув языки и раздувая ноздри. Даже воздух стал пахнуть иначе. Он пропитался запахом опавшей и истлевающей листвы. Этот запах заставлял кровь быстрее струиться в жилах и ждать крика диких гусей: улетая большими стаями на юг, они громким гоготаньем сзывают охотников на большую охотничью тропу.

Однажды Неистовая Рысь и я сидели на вершине лысого холма, этот холм поднимался над чащей, как маленький остров на Большой Воде. Мы присматривались к летящим вереницам журавлей и диких уток, слушали, о чём ветер поёт среди ветвей, прислушивались, как шепчутся друг с другом опадающие листья последним языком живых.

Позади послышались лёгкие шаги. Оглянувшись, мы увидели возле себя Тинглит.

– Я пришла к вам, чтобы принести тебе, Сат-Ок, новый лук от Танто, а тебе, Неистовая Рысь, я сделала ожерелье из когтей и клыков убитого тобой хищника.

Хотя подарки нам очень понравились, мы взяли их из рук Тинглит с безразличным видом, не выказывая своей радости.

– Поблагодари моего брата за подарок и скажи, что первая дичь, убитая стрелой из этого лука, будет принадлежать ему.

– А я благодарю за ожерелье, и пусть пальцы твои никогда не знают усталости, – прибавил Неистовая Рысь.

Тинглит молча кивнула нам и ушла.

И только тогда я с удовольствием оглядел свой лук. Он был изготовлен из прутьев, сорванных с деревьев разной породы, и обшит мокрой волчьей кожей. Высохнув, она сжала прутья, как в железных ножнах. Сверху кожа была украшена Цветной бахромой и изображениями разных лесных животных. Я испытал тетиву, сделанную из кишок дикой козы: она была крепкая и при натяжении тонко звенела.

Мне хотелось немедленно испробовать силу своего нового лука; Случай не заставил себя ждать. Над нами пролетела стая диких уток. Я положил на тетиву оперённую стрелу, нацелился в последнюю утку и изо всех сил натянул лук. Неистовая Рысь внимательно присматривался к моим действиям.

Стрела с тихим свистом взлетела вверх, а тетива ещё некоторое время дрожала и звенела, словно крылья летящей мухи; звук этот с каждым мгновением становился всё тише и жалобнее, как будто тетива плакала об улетевшей подруге.

Когда я уже решил, что промахнулся, дикая утка в конце клина вдруг сложила крылья и ринулась вниз, подобно брошенному в пропасть камню. Она зацепилась за ветви дерева, посыпались пух и перья, точно большие хлопья снега. Мы подбежали к месту падения птицы. Около ствола лежала убитая утка, но моей стрелы в ней не было. Тщательно осмотрев утку, мы убедились, что стрела пронзила её навылет.

– Уф-ф, – произнёс Неистовая Рысь, – хороший лук!

Синие тучи клубились над вершинами гор, закрывая голубое небо. Иногда солнце тревожно выглядывало из-за разорванных ветром туч, бросало на землю бледные лучи и снова скрывалось за тёмной небесной пеленой. Под порывами сильного ветра деревья изгибались, словно в каком-то обрядовом танце, пели таинственные песни и разбрасывали вокруг многоцветные листья, расстилая на земле пёстрый ковёр.

– Деревья танцуют приветственный танец в честь Кей-вей-кеена, – говорили воины.

А листья летели в воздухе, как маленькие цветные птички. Мы становились лицом к ветру и вдыхали запах умирающего леса, ветер бросал в лицо листья, вплетал их в наши волосы.

Трава всё больше желтела и ложилась на землю, утомлённая за лето. Сквозь чащу прошло первое дыхание Кейвадина – Властелина Северного Ветра. Всё чаще слышался далёкий протяжный волчий вой. Он пронизывал нас насквозь – от головы до ног. Сперва вой начинался в одной стороне, затем к нему присоединялся другой, ещё другой – казалось, волки сзывали друг друга.

Вокруг селения раздавалось громкое карканье ворон, собиравшихся стаями на соседних деревьях. Пришёл наконец день, когда в лесу появились серебряные нити маленького паучка Зузи.

– Кей-вей-кеен приближается, – повторяли воины и начинали доставать из укромных мест лыжи и снегоступы.

Холодными ночами густой туман окутывал чащу тяжёлым серым мехом. Всё чаще слышался рёв лосей и оленей, вызывающих соперников на борьбу, в которой побеждает сильнейший и более опытный бык. И уходила рядом с победителем лосиха или лань, чтобы в лесных дебрях, вдали от врагов, отпраздновать свадьбу.